Нобелевский лауреат - страница 32

«В этой жизни я хочу идти своей дорогой. И чтобы кто-то был рядом».

Так он ей и сказал. А она в ответ рассмеялась. Конечно же, смеялась не над ним, а над логикой его рассуждений. Над его желаниями.

Но он был упрям. Гораздо больше, чем она могла предположить.

А ведь бегом она занималась и из-за него. От злости и немного от обиды. Когда Ванда бегала, она чувствовала себя недосягаемой. Она могла убежать от всех и добраться всюду, куда захочет, но не это было ее целью. У нее вообще не было цели. Ей нужно было правильно дышать и во что бы то ни стало все это выдержать. Но потом все куда-то исчезало, растворялось в воздухе. Все мысли улетучивались или вообще не рождались. Тело превращалось в хорошо отлаженный механизм, которым она сама управляла. Единственное, что ее тогда интересовало, было безошибочное управление этим механизмом.

С того времени сохранились только кеды.

Ее белый «опель» был припаркован где-то позади дома. Но где именно, она не помнила. Она оставила его на парковке еще в конце ноября. И с тех пор ходила туда всего два-три раза. Ванда прошлась по парковке, разыскивая машину, и, наконец, обнаружила ее в самом углу, там, где их дом упирался в соседний.

Она села в машину. Внутри было холодно, влажно и пахло плесенью. Мотор долго не заводился, но на седьмой или восьмой раз получилось. Ванда оставила его работать и включила отопление. Она не ожидала, что все получится так гладко. Посмотрев на табло, с удивлением установила, что даже есть немного бензина. «Вот это можно назвать приятным бытовым сюрпризом», — подумала она. Хотя нельзя сказать, что это ее сильно обрадовало.

Что-то мешало ей воспринимать мир таким, каким она воспринимала его час назад. Оно вклинилось между Вандой и миром, от этого в душе росла необъяснимая тревога. Ванда почти физически ощущала, как мрак вокруг нее все больше сгущается, и она погружается в некое силовое поле, которое все больше сковывает ее, мешая двигаться. Жесты стали неуклюжими и невыразительными. Ноги отказывались идти, да она и сама уже никуда не хотела. И это что-то не было страхом, который еще недавно сильно мучил ее. Это была книга Гертельсмана. И хотя Ванде удалось прочитать всего две страницы, уже самые первые фразы «Кровавого рассвета» породили в душе мрачное бессилие. Книгу нужно прочитать до утра, а она не могла заставить себя даже прикоснуться к ней. У нее совсем не осталось времени. А ведь нужно еще хоть немного поспать. Просто лечь в постель и расслабиться. Но только не с этой книгой в руках.

Ванда переключила на первую скорость и осторожно тронулась с места. Миновав несколько близлежащих улочек, она выехала на бульвар и постепенно успокоилась. «Опель» двигался очень даже уверенно. То странное постукивание, которое насторожило ее тогда осенью, не исчезло, но слышалось еле-еле. Машинка должна выдержать.

Точно без трех минут десять Ванда остановилась на заправке на Окружном шоссе, как они и договорились. Вокруг не было ни одной машины. Не выходя из «опеля», она осмотрелась вокруг, но по-прежнему никого не увидела. Пистолет под мышкой, несмотря на тяжесть, внушал ей уверенность.

Она прождала не более пятнадцати минут, но они показались ей вечностью. Ванда выключила обогрев, и в машине вновь стало холодно, однако, она не могла рисковать и стоять с включенным двигателем. Взглянув в очередной раз в боковое зеркало, Ванда наконец увидела того, кого ждала. А точнее, его силуэт — скорее толстый, чем крупный, который неожиданно легко оказался у машины, быстро открыл дверцу и уселся рядом с ней.

— Трогай! — приказал он, запыхавшись. — Нельзя стоять на одном месте, нас могут засечь.

— Не получится, Бегемот! — мягко возразила ему Ванда. — У меня бензин кончился. К тому же никто нас не засечет, не бойся!

— Тогда давай где-нибудь заправимся… Только не здесь. Где-то подальше. Я тебе скажу, где, — продолжал настаивать пришелец.

— Ты что, не понимаешь, что я не могу?

— Тогда я пошел, — заявил Бегемот и попытался открыть дверцу.

— Никуда ты не пойдешь, — отрезала Ванда, пожалев, что у нее на машине нет электронного замка. А Бегемот уже ступил одной ногой на землю.