Ночные бдения - страница 52

    Когда ярчает пламенник рассудка;

    Я с Божьей книгой был наедине, —

Но вдруг вошедших двух заслышал чутко:

    В них виделась открытая вражда

    (Мне до сих пор об этом вспомнить жутко),

Ужасны были эти господа,

    Черны как ночь: посланцы темной власти.

    Заступники, где были вы тогда?

Иль отрешились вы блаженной части

    В минуту эту — тем, кто шлет мольбу,

    Давать защиту от ночной напасти?

Предвидя неизбежную судьбу,

    Я к свету душу обратил живую,

    Не в силах будучи вступать в борьбу.

Но, ждавший встретить муку роковую,

    Что для меня измыслится врагу, —

    Я встретил то, о чем и повествую.

С которых пор — припомнить не могу —

    Дряхлел во запустении унылом

    Старинный храм на ближнем берегу,

Затем, что оказалось не по силам

    Отстроить после шторма в оны дни

    Деревню, погребенную под илом.

Как раз туда проследовать они

    Велели мне. «Дорогой к требе брачной

    Стопы свои, священник, затрудни», —

Изрек один с ухмылкой многозначной;

    Сказал другой: «Вот золото, учти,

    Что ждет строптивцев жребий самый мрачный».

Я поначалу не спешил идти,

    Но пред насилием смирился вскоре.

    С полмили было, кажется, пути.

Лишь звезды неподвижные в просторе

    Струили скудный свет на мир ночной

    И глухо вдалеке шумело море.

И мнился, будто голос позывной,

    Необъяснимо странный звук, доселе

    Не слышанный, как полагаю, мной.

Мы наконец почти дошли до цели,

    Указанной сперва, — и каждый шаг

    Для сердца был чем дале, тем тяжеле.

Один из провожатых сделал знак

    И наложил повязку мне на очи,

    Души моей усугубляя мрак.

Но, быть стараясь сколь возможно кротче,

    Молился я, — была совсем проста

    Мольба: «Твоя да будет воля, отче».

Столь набожно во здешние места

    Я прежде приходил неоднократно.

    Вот — отворились древние врата;

Ведом рукою чуждой аккуратно,

    Иду вслепую, — все же к алтарю

    Дорога мне знакома и понятна.

Вот кто-то рядом встал, — его не зрю,

    Но слуха наважденье не обманет;

    Бессильный, лишь молитву я творю,

И мыслию одной мои разум занят,

    От чувств уже оторванный вполне, —

    Я думаю: когда конец настанет?

И говорю в ожившей тишине,

    Гоня воображенные химеры:

    «Вы, призраки, неведомые мне,

Коль скоро вы со мной единой веры,

    Скажите, что же понуждает вас

    Сойти в сей дольний мир от горней сферы?

Когда ж вы слуги зла, то вам приказ:

    Покоя места этого святого

    Не алчьте осквернить в полночный час!»

Но лишь промолвил все сие сурово,

    Как, сердце раня, мой пронзило слух

    Жестокое, чудовищное слово.

Поддерживать свой побежденный дух

    Уже не мог я, волю понуждая:

    Огонь протеста вспыхнул — и потух.

Повязка зашуршала, ниспадая,

    И вижу я: пред алтарем — чета:

    Стоит в венке невеста молодая,

В ней бледностью убита красота,

    Могильною, заведомо тлетворной;

    Жених — являет юные лета.

За ними уходил во тьму просторный

    Срединный неф, и свещные огни

    Сияли в свежий зев могилы черной.

Людьми был полон храм, и все они

    Несли черты какого-то отличья

    И были нам, казалось, не сродни, —

Однако взором не умел постичь я,

    Что за народ здесь, из какой страны

    Идут одежды эти и обличья.

И дрогнул воздух, ибо с вышины

    Запел орган; хотя мотив неведом,

    Но чувства были им потрясены.

Не предвещая окончанья бедам,

    Над нами смолк неслыханный канон,

    И к алтарю толпа шагнула следом.

И вот, повиноваться принужден,

    Увидел я, как юная невеста

    Мне дружелюбно отдала поклон.

Тогда, поверя в добровольность жеста,

    Я руку девы жениху вручил,

    В ее дрожанье не поняв протеста.

Зачем для службы мне достало сил,

    Зачем безблагодатный и печальный

    Пред алтарем союз благословил?

Едва закончил я обряд венчальный

    (По-гречески мне был такой приказ),

    Как вновь повергся в страх первоначальный

Очередным завязываньем глаз,

    Давным-давно не источавших влагу.

    Перед распятием на этот раз

Я должен был, собравши всю отвагу,

    Поклясться им, что буду нем, как ночь, —

    Чудовищную принести присягу.

Терпеть сей ужас стало мне невмочь,

    Но, лишь уста я двигаться заставил,

    Меня тихонько выдворили прочь.