Ночные бдения - страница 52

стр.

    Когда ярчает пламенник рассудка;
    Я с Божьей книгой был наедине, —
Но вдруг вошедших двух заслышал чутко:
    В них виделась открытая вражда
    (Мне до сих пор об этом вспомнить жутко),
Ужасны были эти господа,
    Черны как ночь: посланцы темной власти.
    Заступники, где были вы тогда?
Иль отрешились вы блаженной части
    В минуту эту — тем, кто шлет мольбу,
    Давать защиту от ночной напасти?
Предвидя неизбежную судьбу,
    Я к свету душу обратил живую,
    Не в силах будучи вступать в борьбу.
Но, ждавший встретить муку роковую,
    Что для меня измыслится врагу, —
    Я встретил то, о чем и повествую.
С которых пор — припомнить не могу —
    Дряхлел во запустении унылом
    Старинный храм на ближнем берегу,
Затем, что оказалось не по силам
    Отстроить после шторма в оны дни
    Деревню, погребенную под илом.
Как раз туда проследовать они
    Велели мне. «Дорогой к требе брачной
    Стопы свои, священник, затрудни», —
Изрек один с ухмылкой многозначной;
    Сказал другой: «Вот золото, учти,
    Что ждет строптивцев жребий самый мрачный».
Я поначалу не спешил идти,
    Но пред насилием смирился вскоре.
    С полмили было, кажется, пути.
Лишь звезды неподвижные в просторе
    Струили скудный свет на мир ночной
    И глухо вдалеке шумело море.
И мнился, будто голос позывной,
    Необъяснимо странный звук, доселе
    Не слышанный, как полагаю, мной.
Мы наконец почти дошли до цели,
    Указанной сперва, — и каждый шаг
    Для сердца был чем дале, тем тяжеле.
Один из провожатых сделал знак
    И наложил повязку мне на очи,
    Души моей усугубляя мрак.
Но, быть стараясь сколь возможно кротче,
    Молился я, — была совсем проста
    Мольба: «Твоя да будет воля, отче».
Столь набожно во здешние места
    Я прежде приходил неоднократно.
    Вот — отворились древние врата;
Ведом рукою чуждой аккуратно,
    Иду вслепую, — все же к алтарю
    Дорога мне знакома и понятна.
Вот кто-то рядом встал, — его не зрю,
    Но слуха наважденье не обманет;
    Бессильный, лишь молитву я творю,
И мыслию одной мои разум занят,
    От чувств уже оторванный вполне, —
    Я думаю: когда конец настанет?
И говорю в ожившей тишине,
    Гоня воображенные химеры:
    «Вы, призраки, неведомые мне,
Коль скоро вы со мной единой веры,
    Скажите, что же понуждает вас
    Сойти в сей дольний мир от горней сферы?
Когда ж вы слуги зла, то вам приказ:
    Покоя места этого святого
    Не алчьте осквернить в полночный час!»
Но лишь промолвил все сие сурово,
    Как, сердце раня, мой пронзило слух
    Жестокое, чудовищное слово.
Поддерживать свой побежденный дух
    Уже не мог я, волю понуждая:
    Огонь протеста вспыхнул — и потух.
Повязка зашуршала, ниспадая,
    И вижу я: пред алтарем — чета:
    Стоит в венке невеста молодая,
В ней бледностью убита красота,
    Могильною, заведомо тлетворной;
    Жених — являет юные лета.
За ними уходил во тьму просторный
    Срединный неф, и свещные огни
    Сияли в свежий зев могилы черной.
Людьми был полон храм, и все они
    Несли черты какого-то отличья
    И были нам, казалось, не сродни, —
Однако взором не умел постичь я,
    Что за народ здесь, из какой страны
    Идут одежды эти и обличья.
И дрогнул воздух, ибо с вышины
    Запел орган; хотя мотив неведом,
    Но чувства были им потрясены.
Не предвещая окончанья бедам,
    Над нами смолк неслыханный канон,
    И к алтарю толпа шагнула следом.
И вот, повиноваться принужден,
    Увидел я, как юная невеста
    Мне дружелюбно отдала поклон.
Тогда, поверя в добровольность жеста,
    Я руку девы жениху вручил,
    В ее дрожанье не поняв протеста.
Зачем для службы мне достало сил,
    Зачем безблагодатный и печальный
    Пред алтарем союз благословил?
Едва закончил я обряд венчальный
    (По-гречески мне был такой приказ),
    Как вновь повергся в страх первоначальный
Очередным завязываньем глаз,
    Давным-давно не источавших влагу.
    Перед распятием на этот раз
Я должен был, собравши всю отвагу,
    Поклясться им, что буду нем, как ночь, —
    Чудовищную принести присягу.
Терпеть сей ужас стало мне невмочь,
    Но, лишь уста я двигаться заставил,
    Меня тихонько выдворили прочь.