Ночные бомбардировщики - страница 8
Толчки все сильнее, все чаще и ощутимее, трудно удерживать штурвал, педали руля поворота. Надо попробовать еще. Хрущев тянет на себя «баранку». Бомбардировщик подпрыгивает и зависает в воздухе с такой беспомощностью, что малейшая болтанка, малейшее дуновение ветерка свалит его на крыло. Летчик напрягает все свои силы, все свое мастерство, придерживает самолет над самой землей, давая ему возможность набрать скорость. И хотя ее определить не по чему, сержант чувствует — растет она, скорость, буквально по сантиметру. А моторы надрываются изо всех сил, стрелки прибора температуры головок цилиндра до сих пор за красной запретной чертой. [17]
И сбавить обороты нельзя — самолет тут же упадет Поток воздуха с остервенением бьет в лицо, треплет комбинезон, словно хочет сорвать его с плеч, со свистом уносится в щели фонаря кабины и по фюзеляжу к хвосту все сильнее прижимает летчика к сиденью, и это радует Хрущева, обнадеживает: бомбардировщик набирает скорость и обретает устойчивость. Теперь можно и переводить в набор высоты. Чуть заметное движение штурвала на себя — и земля уходит вниз.
Вот тебе и взлет под гору, почему-то снова вспоминается разговор с девушкой-разведчицей. Если бы она узнала, какой нынче был взлет...
3
Осенний лес будто еще дремал, но солнце поднялось уже высоко и залило всю громадную поляну, около которой расположился партизанский отряд после утомительного ночного перехода. На этой поляне следующей ночью предстоит принять самолет с Большой земли. Эльза изрядно прозябла, оттого и проснулась, но вставать не хотелось, ноги все еще гудели от ходьбы по бездорожью, по лесам и болотам. Она плотнее запахивала плюшевый пиджачок, втягивала голову в воротник и усиленно дышала во внутрь, стараясь согреться. Где-то недалеко раздавался назойливый стрекот сороки. «Неужели немцы?» — тревожно мелькнула мысль, окончательно разгоняя сон. Эльза высунула голову, прислушалась. Рядом похрапывали боевые товарищи, шагах в двадцати бесшумно расхаживал часовой Геннадий Подшивалов. Он был абсолютно спокоен и не обращал внимания на стрекот сороки. Значит,
все в порядке, кто-нибудь из своих потревожил лесную сплетницу: Подшивалов — опытный партизан, с первых дней войны в лесу и изучил повадки птиц.
Спать Эльзе больше не хочется, но и вставать особого желания нет: девушка лежит, припоминая детали предстоящего задания, прислушиваясь к таинственным лесным шорохам. Лес она любит с детства. Правда, в Воронежской области, где она родилась, леса не такие — их можно было исходить вдоль и поперек, и вековых сосен да елей видеть ей не доводилось, но все равно лес для нее был сказкой, миром волнений, загадок, открытий. Она любила лазать по деревьям, и лазала не хуже мальчишек, [18] потому наверное и дружила с ними, знала почти все гнезда даже гнездо с прожорливым кукушонком, которого вскармливали небольшие желтогрудые птахи... Разве думала она тогда, что лес станет для нее родным домом? Вот уж четвертый месяц он спасает ее от зноя и холода, от дождя и вражеских пуль. Сколько за эти четыре месяца было устроено вылазок, засад, сколько уничтожено врагов! Но они все еще здесь, на нашей земле, эти проклятые фашисты в мышиного цвета мундирах, и неизвестно, сколько еще предстоит прожить в лесу...
Сегодня у Эльзы, вернее, у группы, в которую она входит, очередное задание: встретить самолет, прибывающий с Большой земли с оружием, боеприпасами, продовольствием и отправить с ним в тыл тяжелораненых.
Мысль о самолете чудодейственным бальзамом согревает сердце и наполняет грудь радостью, и она не может больше думать ни о чем другом, кроме того высокого сильного сержанта, одной рукой взявшего у нее тяжелый рюкзак. Она расстегивает воротник и встает. Делает несколько наклонов вперед, влево, вправо; закончив разминку, идет к куче сложенных вещмешков. Находит свой, достает фляжку с водой, полотенце. Правда, лучше было бы найти родничок или озерцо, но слишком много дел, чтобы тратить время на поиски. Некогда даже вскипятить чай, а с каким бы удовольствием она хлебнула хотя бы незаваренного кипятку. Но некогда и нельзя: командир строго запретил разводить костры до поры до времени, чтобы не привлечь внимания фашистов. И Эльза, хлебнув натощак холодной водички, аппетитно захрустела сухарем.