Ночные трамваи - страница 55

Однако же все, что случилось с Антоном, заставило его содрогнуться, хотя он уж навидался в жизни и не таких крутых переломов и знал: если человека в чем-то винят, тащат на скамью подсудимых и даже под трибунал, это вовсе не значит — он и в самом деле прохвост, вывод правосудия тоже не истина в конечной инстанции. Он-то сам видел много людей, которым навешивали бог весть какие дела, считали их заядлыми недругами, а они оказывались подлинными героями, борцами за правду. Все это бывало в его жизни, и сам он испытывал чувство тяжкой вины за то, что сомневался в ком-то из таких людей. Подобное не осталось без следа, сохранилось в тайных уголках его памяти, потому он более доверял своему чутью, стараясь по привычным ему приметам определять человека, хотя и знал: все не без греха. Но один грех можно простить, если перекрывается более важным и совершенным, а для других, даже более благостных, и малый грех идет в зачет, если сотворен при злом умысле.

Антон для Петра Петровича оставался во многом непонятным.

Он поселил его у себя в кабинете, хоть было это неудобно. Светкину комнату отдавать не хотел, он и сам не знал толком, почему содержит ее в неприкосновенности, — такая у него была потребность. Он там и мебель не переставлял и обои не переклеивал. Надя обрадовалась, что сын будет жить при них, поначалу и Петр Петрович был рад: все-таки мужик по разным странам помотался, все своими глазами видел, можно у него многое узнать, но не получалось у них настоящего контакта. Антон больше молчал, часто уходил из дому, не объяснял, где пропадает. То ли тосковал он по оставленной жизни, то ли обдумывал, что и как делать дальше. Надя стала беспокоиться: может, он такой от своей болезни, но тут пошли перемены — вдруг к ним стал наведываться Трубицын.

Петр Петрович понимал: этот человек из новых, хотя тоже знал его еще мальчишкой. Владлен был парень прыткий, работал в областной газете, да там что-то у него не заладилось, может быть, был к этому не способен, потом уезжал учиться и приехал в Третьяков председателем исполкома. О нем быстро заговорили как о хозяине района, да, наверное, так и было, потому что, если нужно было решить нечто важное, то шли к Трубицыну. Секретарь райкома уж двадцать лет тут, и все ждут: его вот-вот отправят на пенсию, а его не отправляли, однако же делами занимался слабо, и давно по всем организациям прошелестел слух, что Трубицын сядет на его место, в это верили. А Владлен Федорович себя не жалел, мог работать и ночами, мотался по всему району, и кое-что даже в самом городе стало налаживаться. А то ведь совсем оскудели: в магазинах какой-то бросовый товар, только под конец квартала завезут что-нибудь, так и очередь, а потом в воскресный день, когда на рынке разрешено барахлом торговать, носят дефицитные сапоги, куртки, туфли. Откуда они, как не из магазина? Да и рынок… Это ведь когда-то в Третьякове на дощатых прилавках под навесом чего только не бывало: и мяса вдосталь, и овощей, и молока, и масла, а ныне лишь в воскресенье, да и цены такие, только крякнешь от удивления — как язык поворачивается у продавца столько просить. Ведь народ в Третьякове небогатый, да нет-нет и заносит сюда восточных людей с дынями, гранатами, другими фруктами, а то и с вином. Был поставлен на рынке кооперативный магазин, торговали там костями и консервами. Директор магазина — низкий, щуплый, с мутными, как у рыбы, глазами — больше не у себя сидел, а ходил между рядами, обозначал торговцам места. Его боялись, ему, говорят, дань несли, без него и не продашь. Трубицын его погнал, да так, что того быстро под суд повели, рынок вроде бы вздохнул, правда, обилием не славился, но картошки да разной зелени купить можно было, иногда и хороших солений. А хозяином там стал бывший комендант рабочего общежития, человек нервный, сердитый, вел войну со спекулянтами. Однако ночью его кто-то хорошо отмутузил, когда он от одной вдовы под хмельком шел. Повалялся в больнице, стал потише. Но все же дело какое-то делал: построил новые ряды, созывал перед праздниками ярмарки, куда съезжались из колхозов на машинах, привозили и промтовары, ставились самовары, пеклись к этому дню бублики, но выглядели эти ярмарки убого, хотя на всю площадь через усилители подавали развеселую музыку.