Ночные трамваи - страница 61

Светлана рассмеялась:

— Что, отец опять хандрит? — и неожиданно пропела: — Не плачь, девчонка, пройдут дожди… Я на автостанции. Беру машину и мчусь к вам. Есть хочу ужасно! Хоть яичницу приготовьте!

Надежда Ивановна хотела сказать: да какую яичницу, у нее, слава богу, обед есть: и борщ, и котлеты, но спохватилась, крикнула:

— Да жду я тебя. Жду!

И тут же Надежда Ивановна сорвалась с места, побежала к мужу, ударила ладонью по дверям, они шумно раскрылись, но Петр Петрович даже не вздрогнул, он сидел за столом, охватив темную, отполированную до льдистой глади голову, зажав уши ладонями.

— Петя! — крикнула она. — Света… Света приехала!

Он повернулся, и у нее сразу дрогнуло сердце: потускнела, поблекла его неожиданная зелень глаз, покрылась мутью, как ряской стоячая вода, а щеки еще более провалились, и сквозь вечный его загар проступила серость. Она и не помнила его таким, ей сделалось страшно: может, он и в самом деле заболел?

— Что с тобой, Петенька? — тихо проговорила она.

А он молчал, неподвижно смотрел, тогда она поняла: он не слышал того, о чем она кричала, ей бы повторить, а она, содрогнувшись от приступа жалости, пробормотала:

— Худо тебе?

— Худо, — тихо ответил он.

— Так, может, того… может, ляжешь…

— От лежания не полегчает, — сказал он. — Мне на душе худо. Вот жизни скоро конец, а я определиться все не сумел… Вот, не сумел.

— Да что ты, Петя, о таком… Хоронить-то себя зачем раньше времени?

— А кто знает, когда это время? Может, оно прошло, это время.

Тогда она уж совсем ужаснулась и от страха притопнула ногой, крикнула:

— Светка вот-вот тут будет. А ты за упокой завел!

И сразу муть слетела с его глаз, он понял, что случилось, и вскрикнул:

— Так что же ты мне голову морочишь?!.. Где она?

— Да я докричаться до тебя не могу. Едет она от автостанции!

Он сразу же вскочил, стал через голову, не расстегивая, как гимнастерку, стаскивать с себя байковую рубашку в клеточку, в которой любил ходить дома, кинулся к шкафу, нашел белую, парадную, и сразу же прикрикнул на Надежду:

— У тебя в комнатах убрано? — хотя ведь знал: у нее всегда прибрано, она грязи терпеть не могла, все вылизывала. И пока он суетился, под окном заскрипела машина, он увидел сквозь мокрое стекло, как Светлана вытаскивает чемодан из багажника, ежась под дождем, и кинулся к крыльцу. В сенях споткнулся о ведро, чуть не упал, но успел к дверям, распахнул их до звонка, раскрыл объятия, и Светлана кинулась в них, вскрикнув:

— Папка!

И вся та смута, что накопилась в нем за дождливые дни, точила его и мучила, вдруг как бы собралась в один комок, схватила удушливой рукой за горло, и он заплакал, целуя ее мокрые волосы.

— Вот это да! — ахнула Светлана. — Да что же это с тобой, отец?

А он не мог ответить, не мог справиться с собой, хоть было ему неловко, даже как-то по-мальчишески стыдно, потому что и в самом деле Светка его никогда плачущим не видела и видеть не должна, и он, недовольный собой, морщился, думая: «Это старческое у меня… Нехорошо… нехорошо…» — но все плакал и целовал ее волосы. Они стояли у раскрытой двери в сенях, и дождь монотонно плескался за спиной Светланы, стекая с надкрылечного козырька.

— Да я так… так… — говорил он, утирая платком лицо, и подхватил ее чемодан, он был тяжел, сразу отозвалась боль в пояснице, она и заставила его подтянуться — ведь нельзя было выдать себя.

— Да ты не робей, — бойко говорила Светлана, и он понимал: это она его успокаивает, ведь когда-то он этими словами ее, девчонку, успокаивал, вот она, скорее всего неосознанно, сейчас и повторяла прежние его слова. Дети ведь и сами как следует не знают, какие привычки перенимают от родителей.

— А я и не робею, — сказал он, и сразу же ему сделалось свободней и легче.

Они уж вошли в комнату, Светлана кинулась к Надежде Ивановне, расцеловала ее, а он понес чемодан дочери в комнату, чтобы уж совсем прийти в себя, и пока нес, слышал, как Светлана говорила:

— А я надолго к вам!

Он еще не знал, что таится за этими словами, но ощутил, как его обдало радостью… Значит — надолго. Уж с кем, с кем, а со Светкой не соскучишься. С чем и зачем бы она ни приехала — все равно, он это время не будет хандрить… Нельзя ему, нет, нельзя.