Ночные трамваи - страница 70

— Старика Селиванова не узнала небось? Здоров, здоров.

— Господи, — ахнула она.

Этот самый Селиванов был водителем, когда она еще совсем девчонкой тут бегала.

— Все шоферишь?

— А что, баранку крутим. Трех директоров, считай, пережил, а колеса вертятся.

— Что же, — хмыкнула она, — ты свою жизнь по директорам меряешь? Другие вон — по годам.

— А про года, Светлана Петровна, забывать надо, — весело сказал шофер. Сам он был хоть и низкорослый, худенький, но заметно: еще силен. — Года, они в общую Лету уходят, а директор каждый день под боком.

Он открыл дверцу перед Светланой, потом проворно обежал машину, сел на свое место и бережно, неторопливо тронул.

— Ну, живешь-то нормально? — спросила она.

— Да прилично, — кивнул Селиванов. — Сыновья благоустроены. Один в Свердловске, другой в Перми, младший здесь, однако, в прокатном шурует… Слыхала про прокатный-то? Ну да ты небось про все слыхала, Потеряев-то у тебя в Москве бывал. Хорош цех. Нынче все туда. А что? Просторно, светло, вредности мало, и заработок имеется. Как новый цех, так туда народ и идет, а в старье кому охота копошиться. Из мартена вон бегут. Потеряев и то добывает, и другое. И привилегии всякие мартеновским, а все равно — бегут. Он, может, век стоит, а то и поболее, в нем что ни ковыряйся — все равно старье. Однако же гиблый у нас завод. Мой старший, когда в Свердловск когти рвал, ор невозможный поднял. Да тут, мол, надо под все цеха взрывчатку, чтобы так шарахнуло — кирпича бы не осталось… Что они понимают, молодые-то? Как тут в войну горбатились, они понимают? Да и до войны, однако… Вот хорошо, Потеряев прокатный сумел поставить, а то бы вся молодежь из Поселка дунула. У нас бои идут нынче! Это он тебе расскажет. Недавно я одного пузана из Москвы вез. Тот от Потеряева, как собаками покусанный, выскочил, весь путь до области пыхтел, все только одно повторял: у тебя директор сумасшедший. Я, Светлана Петровна, терпел, а как до аэропорта его доставил, не в силах был более. Возьми да ляпни: это же надо, таких дураков в Москве держут! Я-то думал, если в Москве, то смекалистый. И что думаешь: пузан этот вдруг скис, говорит: может, вы, товарищ Селиванов, и правы и директор ваш прав, только, говорит, никто такими заводами, как ваш, сейчас заниматься не будет, а есть внимание к крупным предприятиям, где быть настоящей металлургии. Вот о ней главная забота… Ну ты скажи, почему у них обо всем забота, кроме как о каждой личности? Если тут люди два века шуруют, детей растят и хотят в этой местности еще дальше род свой продолжить, почему о них никто и думать всерьез не желает? Мол, маленькие вы, а есть большие. На маленьких — тьфу! А большим наше с вами глубокое уважение. Да кто же это народ у нас на маленьких и больших поделил?.. Я вот до этого умом дойти хочу, а не могу. Понимаешь, езжу вот, а дойти до всего не имею умственной способности.

Он рассмеялся лукаво, лишь на мгновение оторвавшись от дороги, повернулся к Светлане и подмигнул.

Они миновали площадь, когда-то она была вымощена брусчаткой, потом ее зачем-то залили асфальтом. Подле торговых старых рядов, где нынче размещался универмаг, толкались люди, здесь, пожалуй, сейчас было самое людное место, на улицах тихо, все-таки Третьяков рабочий город, и поздним утром прохожие редки, но машин было много, главным образом грузовые, и Селиванов ехал с напряжением, пока объезжали собор, а там дорога стала подниматься вверх, а потом снова вильнула вниз среди тесно прижатых друг к другу одноэтажных домов и вырвалась снова на холм, и тут сразу же открылся простор котловины, за ней в парном, трепещущем воздухе выступали в дальней дали темно-серые горы. Светлана знала: с этого места виден почти весь Поселок и завод.

— Останови-ка, — внезапно попросила она.

И Селиванов сразу же свернул к обочине, где торчало несколько побеленных столбиков. Светлана выбралась из машины.

Она и прежде-то редко бывала в этой стороне. Поселок был для нее чужим местом, больше тянуло в степную сторону, к реке, туда манил простор, сладкий воздух, насыщенный запахами трав и хлебов, а завод, над которым клубились желтые, белые, черные дымы, казался местом хмурым, да, наверное, так оно и было. По склонам холмов разбросаны были дома, чудилось: их великое множество и раскинулись они, не имея четкого порядка, но Светлана знала — стоит спуститься вниз, как попадаешь на улицы, и когда движешься любой из них, она кажется ровной — так вот замысловато когда-то строился Поселок. Все улицы его как бы стекали к просторному плоскогорью, на котором и поставлены были кирпичные цеха. Среди них нынче выделялся длинный, белостенный, отсвечивающий стеклянной крышей. Она догадалась: это, наверное, и есть тот самый прокатный цех, о котором рассказывал Селиванов. Справа от завода сверкал зеркальной гладью с голубым отливом большой пруд, неправдоподобно круглый. Многие считали: это его в давние времена так построили, но на самом деле старожилы верили — пруд поначалу был с рваными берегами, а потом природа сама выровняла его. Светлана слышала, будто однажды кто-то из приезжих сказал об этом пруде: господь серебряный рубль обронил. Она знала: за прудом стояли леса, и сейчас они там остались, но редкие, и среди них хорошо были видны несколько новых высоких домов. Их построили в последние годы, называли микрорайоном, а то и Черемушками, словно этим хотели подчеркнуть, что и в Третьякове есть нечто сходное со столичным.