Новатерра - страница 23
...Час настал. В ближнем Внеземелье вражьи полчища рассредоточились по рубежу броска в атаку. Уже забились в ярости передовые эшелоны армии прорыва. По фронту разнеслись команды: к бою! на́ конь! примкнуть штыки! вздуть фитили! шашки долой! враг перед вами! целься!.. Вот и всё!
Теѓперь уж точно - всё! Последнее для Человека завтрашнее Утро наступило. Утро Вселенской казни. Бледная Чума...
Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови.
Даже места нам нет в ошалевшей от боли России,
И Господь нас не слышит, зови - не зови...
И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда - сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы...
(из реп. Ж. Бичевской)
Армагеддон
Уходя, гасите всех...
Шутливый афоризм
(Г.Б.: дальше писать 'анекдот' и 'шутливый афоризм' под эпиграфами не стану, пусть они идут, так сказать, по умолчанию)
Комбат Александр Твердохлеб пробудился от внезапного болевого ощущения в той области своего гвардейского организма, где ствол седалищного нерва выходит через подгрушевидное отверстие и, благополучно минуя большую ягодичную мышцу, устремляется к подколенной ямке. Проще говоря, от пинка под зад. Да не обычного, походя, как бы мимоходом, нет! Пинка увесистоѓго - куда до такой увесистости мастерам сумо?! Пинка крепкого, как Николай Валуев. Обидного, словно плевок в лицо. Акцентированного не меньше, чем язык борца за чистоту ислаѓма.
Впрочем, сказать, что гвардии майор ВДВ России прямо так уж взял да пробудился, было бы преувеличением. Просто перешёл из кромешного мрака в некое сумеречное состояние. Рассудок, пару раз чихнув, будто непрогретый двигатель 'копейки', с горем пополам заработал, воспринял пинок как объективную реальность, данную комбату в пресловутом болевом ощущении, оценил информацию и спросонья измыслил вот какую крамолу: дескать, Александр Твердохлеб, православный христианин, должен бы отреагировать на гнусное посягательство адекватно - подставить под удар вторую из пары соответствующих мышц...
Но комбат был прежде всего офицером ВДВ и только потом христианином - да и то, если честно, лишь по факту обряда крещения, - потому холодный рассудок оказался тут же урезонен мятущимся разумом: никакого спуску врагу! Око за око, зуб за зуб, ягодица, соответственно, за ягодицу...
Но комбат при всём при этом был, во-первых, сонным, а во-вторых, неразворотливым, ленивым, 'тормозны́м' по жизни десантником. Ну, пнул его кто-то по заднице, и что теперь? Наверняка ошибся адресом. С кем не бывает? Зачем же сразу, с кондачка, не разобравшись, записывать ближнего во враги?! Может, он попросту хотел ударить немощного старика, беременную женщину или безгрешного ребенка, только и всего, а на проверку вышел вот такой конфуз? В следующий раз будет повнимательнее, и тогда - без проблем! Дескать, все довольны, все смеются, всем спасибо...
Но душевный (тот, который - в глубине души) десантник переполошился: 'Подъём, лежебока! Вспомни вчерашнее предощущение Беды! Может - вот она, первая ласточка, а? Размером со страуса нанду'...
'Ах, оставьте, господин торопыга! - отмахнулся от него сонный ленивец. - Наше с вами лежачее тело, как ни крути, витязь, богатырь, хранитель Земли Русской, а не орнитолог. Ему что ласточка в пролёте, что синица в руках, что журавль в небе, что страус за пазухой - до пресловутого заднего места... А вот каким на супостата выходить, если не отдохнёт от пуза, - вопрос как собственной безопасности, так и будущего Отчизны. Илюша Муромец, вон, вполне легитимно тридцать лет и три года на лавке провалялся - такова их доля богатырская, так им Уставом внутренней службы предписано, дабы силушки могутной вдосталь подкопить. Чем Саша Ростовец хуже? Ему ещё три годка отдай, да не под расписку, а за просто так, на веру... Короче, всем спокойной ночи!'
- С добрым утречком! - по-стариковски прошамкал кто-то за спиной 'чудо-богатыря' Саши Ростовца. - Подём!