Новая Хроника - страница 6
. Но в каждом случае, отмечая практицизм, элементы критики и реалистического подхода к сообщаемым фактам, интерес к стилистике и античной литературе, наличие развитого личностного начала в "Хронике", исследователи все-таки единодушно относят ее создателя к средневековым писателям. Хотя, возможно, сам факт появления подобного монументального труда — как и творения Данте — предвещает приход Ренессанса. Но если даже признать исчерпывающей характеристику автора "Новой хроники" как "типично средневекового человека" и "типично средневекового" историка[40], уменьшает ли это интерес к произведению Джованни Виллани?
Он, безусловно, человек верующий, причем верит по-другому, чем гуманисты, например, Петрарка; его вера менее выстрадана и более ортодоксальна, поскольку он никогда не сомневался в официальном учении католической церкви[41]. Религиозность предопределяет у Виллани решение главной задачи истории — осмысление и оправдание путей, по которым идет человеческое общество. На вере покоится присущее средневековому взгляду убеждение в конечном торжестве мировой справедливости, убеждение наивное, но привлекательное в историке, хотя оно не исключает апокалиптического пессимизма. Суд Божий у Виллани выглядит не столько как загробное воздаяние (оно представлено чаще видениями грешников в аду, почерпнутыми из средневековых легенд в первых книгах), сколько как сама судьба в здешнем мире — справедливая кара настигает виновного, путь даже в последние минуты его жизни — плачевный конец, смерть без покаяния, без причащения часто подводит отрицательный нравственный итог деяниям некоторых героев в "Хронике"[42]. Чудеса, знамения, сверхъестественные явления нередки в сочинении Виллани, но и нельзя сказать, что он совершенно некритичен — например, видение огненного столба в Авиньоне хронист истолковывает как радугу — кн. XII, гл. 121. Заметно даже некоторое отчуждение от народного суеверия — так, Виллани с одобрением приводит историю о французском короле, отказавшемся увидеть чудесно воплотившегося младенца, — очевидно, его вера, как и вера короля, не требует такого материального подтверждения (кн. VI, гл. 64)[43]. В то же время немало места в "Хронике" отведено астрологическим выкладкам, свидетельствующим о двойственном отношении ее автора к вопросу о влиянии звезд. С одной стороны, ему присуща своего рода тяга к астрологическим знаниям, вплоть до того, что вслед за арабскими астрономами он использует учение о конъюнкциях — повторяющемся через определенные сроки схождении планет — для периодизации исторических событий[44]. С другой стороны, законы обращения небесных тел подчиняются божественным решениям и одновременно не могут отменить свободную волю человека, как неоднократно повторяет Виллани (кн. III, гл. 1; кн. X, гл. 40; кн. XII, гл. 8 и 41). Звезды скорее предсказывают будущее, чем воздействуют на него. Осторожная позиция хрониста отражает колебания людей его времени, когда даже главы церкви то преследуют астрологов, то сами обращаются к ним за помощью.
Третий весомый компонент истории, после божественной воли и звезд, — это человеческие страсти. Иерархия грехов (гордость, зависть, неблагодарность, скупость, обжорство, похоть) и добродетелей (мудрость, сила духа, умеренность, справедливость; богословские — вера, надежда, любовь) примерно такова же, как в теологических трактатах того времени — ее мы встречаем и у Данте[45]. Индивидуальными мотивами объяснения поступков не исчерпываются, есть у Виллани и наблюдения над их политическими причинами, отразившимися, в частности, на изменении позиций бывших сторонников церкви или империи после их избрания на папский или императорский престол (кн. V, гл. 35; кн. VI, гл. 23).
Отношение автора "Хроники" к происходящему достаточно определенно — в нем выражаются его взгляды флорентийского патриота, гвельфа, доброго христианина, честного купца и приверженца умеренно-демократического правления зажиточных горожан, сторонника мирного решения общественных споров (кн. X, гл. 138)[46]. В то же время неоднозначность некоторых оценок снискала Виллани репутацию объективного историка