Новая правда ротмистра Иванова - страница 5

– Понимаю, – кое-как выдавил Матвей, взгляд жандарма парализовал настолько, что даже говорить было сложно.

– Хорошо, – по слогам произнёс жандарм, постукивая по столу ручкой. – Тогда давай повторим сначала.

Беседа продолжилась. Как и предполагалось, вопросы прозвучали по кругу три раза. Матвей вспотел, глотка пересохла, став колючей и жёсткой, как железная стружка. Твердил только одно: «не знаю, не помню». Остальные слова будто забыл.

Думал уж, что несдобровать, что и его загребут, как предыдущего. Но пытка закончилась.

–Хорошо, свободен, – наконец, произнёс жандарм, не гладя на допрашиваемого. Затем выудил из кипы папок очередное «дело», открыл его и погрузился в изучение.

Только когда Матвей снова оказался на улице, его отпустило. Радость переполняла сердце: опасность обошла стороной, он был свободен. И в то же время глодала досада: Матвей злился на себя, злился за то, что душа уходила в пятки и руки тряслись, злился за постыдный страх перед представителем власти. Матвей ненавидел жандармов – этих сволочей с их безжалостными допросами, с пронзительными взглядами и надменным обращением. Он ненавидел власть, которая преследовала его лишь за неудачное родство. И в то же время лебезил перед ними, как лакей, и боялся, как пёс боится клетки живодёра. А он не лакей и не пёс – он рабочий. Так куда же исчезала вся гордость в эти моменты? Тошнотворное послевкусие самоуничижения заставило поморщиться. Матвей сплюнул и пошёл обратно в цех.

А над головой между переплетениями труб и жирными пучками линий электропередач серела каша усталого, отравленного неба, через которое тянулись тяжёлые борозды заводского дыма.

Сигаретный дым едкой пеленой заполнял лестничную клетку «хрущовки». Павел сидел на холодной ступени. Уже десятая сигарета догорала в его губах обугленным огрызком. Рядом чадила мятая жестяная банка из-под кофе, в которой скопилась гора окурков. В сизом мареве привычным контуром вырисовывалось окно, за окном царил мрак. Вечер задавил улицы глыбой тёмного неба, немым отчаянием.

А на душе – боль, досада, злость. На самого себя, прежде всего, да и на весь мир в придачу. Одинокая слеза скатилась по щеке. Павел не припоминал, когда последний раз случалось плакать – в это мало достойного, но сейчас ему было плевать.

Очередной окурок, догорев до фильтра, обжёг губы и полетел в банку.

***

Сегодня утром Павел проснулся, как обычно, по будильнику. Набившая оскомину мелодия трезвонила каждое утро уже несколько месяцев подряд. Сменить бы, но эта неприятная мелочь постоянно вылетала из головы. Павел открыл глаза, протянул руку и провёл пальцем по экрану, музыка смолкла. Новый день ждал, ждала очередная смена.

Павел был уверен, что ему наконец-то повезло в жизни. Попасть в престижную охранную фирму – настоящая удача. Сколько лет он мыкался по нищенским конторам! Было дело, даже просиживал штаны сторожем на заброшенной стройке. Почти двадцать лет, как вернулся из армии, мотался неприкаянно, не находя себе места под солнцем. Не брали в приличные фирмы – и всё тут. И вроде опыт за плечами есть: два года срочной и три – по контракту, в горячей точке побывал, боевое ранение имеется. Чего ещё надо? Но то ли рожей не вышел, то ли злой рок за спиной висел, отгоняя удачу – не брали. И вот, повезло. Компания крупная, солидная, ну и деньги, соответственно, неплохие: не только на хлеб заработаешь, но ещё и на масло в придачу и немного на икру. Так что уже целых четыре месяца Павел был доволен положением своих дел.

– Чёртов будильник, – проворчал он первым делом привычное утреннее заклинание. Затем повернулся к супруге: ей тоже пора на работу. Вот только она не торопилась: лежала с открытыми глазами, равнодушно уставившись в потолок и не обращая внимания на проснувшегося мужа. Павел ощутил смутную тревогу: «Неужели опять? Нет же, только не сейчас!»

– Э, Юль, пора, чего вылупилась? Нечего валяться, работа ждать не будет.

Супруга даже не пошевелилась, лишь произнесла тихо и безучастно:

– Не надо на работу.

– В смысле? – Павел поднялся и пристально посмотрел на жену. Её осунувшееся, неподвижное лицо в полумраке казалось лицом покойницы.