Новая правда ротмистра Иванова - страница 7
Павел поднялся со стула, прошёлся по кухне взад-вперёд. Взгляд упал на отвалившуюся от стены кафельную плитку. «Всё разваливается. Переезжать надо, – подумал он. – Вот накоплю немного – переедем к чёртовой матери отсюда. В этой конуре, у кого хочешь, депрессия начнётся». Выругался вполголоса, потом попробовал помолиться, но знал только «Отче наш», да и то, кое-как.
Железный звонок микроволновки, возвестивший о разогретой еде, прервал попытки Павла устремиться душой к вечному.
«В этом году участились случаи пропажи людей…» – говорил диктор по радио. Павел прислушался: какая-то программа, вроде криминальных сводок.
– И с утра эту муйню людям грузят, – проворчал он и выключил приёмник.
Вода в чайнике забурлила, и кнопка отщёлкнулась. Павел налил кружку воды и засыпал заварки: не себе – супруге. Зелёный чай должен успокоить.
***
Прихватив банку с окурками, Павел пошёл обратно в квартиру. На кухне на столе лежала коробка с тортом – безе, её любимый. А ещё по дороге домой он купил цветы. Редко, когда покупал, а сейчас решил порадовать жену. Ей нравились хризантемы, аромат их навевал весеннее настроение. И вот теперь большой, яркий букет пестрел своей ненужностью и жестоким напоминанием о непростительной ошибке.
Темнота угрюмо смотрела в окно, скреблась по стеклу колючими ветками. Павел долго стоял, созерцая то, чем он надеялся спасти её, вернуть пропавшую искру жизни. «Зачем я ушёл? – корил он себя. – Не надо было уходить. Идиот! Только не сегодня. Взял бы отгул, больничный, отпросился бы – да что угодно! Неужели эта треклятая работа так много стоит?!»
По щеке скатилась очередная слеза. Сел на табурет. Бежать? Звонить? Куда? Зачем? Неужели это что-то исправит? Что бы он ни делал, случившегося не изменить, не повернуть время вспять.
Муки были нестерпимыми. Павел схватился за голову и закричал, но изо рта не вырвалось ни единого звука: железобетонный ком застрял в глотке. Уже два часа Павел не находил себе места. Даже не разулся, как пришёл с работы. Сразу почувствовал неладное, едва оказавшись в квартире. Будто кто-то шепнул: беда!
Встал, вышел из кухни, постоял у входа в спальню: чёрная комната с завешанными окнами хранила молчание. Долго смотрел во тьму. Казалось, что ещё утро, что он не ушёл на работу и ещё мог остаться с ней. Он не должен был бросать её. А завтра выходной, который уже не имел никакого смысла. «Кина не будет».
Подошёл к двери в ванную. Пальцы дрожали, когда он снова взялся за ручку. Он знал, что находится за этой хлипкой перегородкой, и второй раз открыть не решался. Знал, что она лежит в красной воде, уставившись в потолок – так же, как и утром. Только взгляд ещё более безжизненный. Она ушла, оставила его одного, ушла, не попрощавшись. Навсегда. «Чего ей было мало? Да я же для неё всё делал!» – ощущение беспомощности душило. Павел прислонился лбом к двери. Он не мог зайти, не хватало воли ещё раз понять, что она к нему не вернётся, не мог он снова смотреть на разверзшиеся вены, из которых вытекла жизнь, и на застывшее бездыханное тело. Павел и прежде видел смерть, и каждый раз она была страшна, но эта – страшнее их всех вместе взятых.
Пошёл в спальню, включил свет, сел на кровать. Иконы таращились тяжело и больно. Они осуждали.
– Но почему? – прошептал он. – Так не справедливо, Господи, не правильно! Она ни в чём не виновата. Ты не можешь её судить. Это проклятая болезнь!
Иконы молчали. Строгий лик Спасителя немилосердно сиял в свете лампы позолоченным нимбом, приклеенным к гладкой дощечке.
Счёт времени потерялся. Наверху долго ругались соседи, потом прекратили. Во дворе под окнами перестали ездить машины, окружающий мир погружался в сон, только фонари горели тоскливо и безучастно. Всё вокруг казалось таким пустым: эта комната, квартира, смятая простынь на не заправленной кровати. Привычный мир стал до ужаса чужим.
Павел не мог больше находиться здесь: дом превратился в пыточную камеру. Хотелось бежать прочь, куда глаза глядят, и затеряться в ночи. Всё, что ждало впереди, казалось бессмысленным. Работа. А зачем она? Ради кого, ради чего? И как возвращаться снова и снова в эту пустую квартиру, где только иконы укоризненными ликами буравят стены?