Новеллы - страница 19

А когда взгляд мой натыкался на приказчиков, находящихся при деле, сердце мое сжималось. Думы без конца, одна другой сбивчивее, а работы никакой, и так вот уже пятый месяц! С каким наслаждением я согласился бы, стеная, сгибаться под любой тяжестью… ведь от этого безделья с ума спятить можно! А что, если прижаться к дереву, и когда меня спросят, отчего это я стою, месяцами, не сходя с места, шепнуть в ответ: — Жду, когда пущу корни!

Отвратительное это занятие — перебивать одну несуразную мысль другою, но что поделаешь? Стоит только закрыть этот воображаемый балаган и погасить его ни с чем не сравнимые желтые фонари, и меня ждут лишь воды Дуная или сухой древесный сук в Хювёшвёлде.

…В изнеможении прислонясь к стене, я изучаю объявления «Свежего выпуска». Время от времени меня толкают в бок, я лениво отвечаю тем же, удерживая свою удобную позицию. Но в конце концов сдаюсь: безнадежно махнув рукою, отвожу взгляд от объявлений и с горечью сплевываю — раз и еще два раза подряд.

С этим покончено, и я стою, застыв в раздумье: а что же мне теперь-то делать?

Вздрагивая от неожиданности, я смотрю вниз, потому что какой-то человечек-коротышка, еще плюгавее меня, физиономия дочерна загорелая — дергает меня за рубаху:

— Плюньте-ка еще разок, — просит он со всей серьезностью.

Пожалуйста, мне не жалко.

— Почему вы харкаете зеленью? — спрашивает он, щуря свои кошачьи глаза.

— Зеленью? — изумляюсь я, но тут же хлопаю себя по лбу. — Ну конечно: ведь я объедал зелень с террас.

— Что ж, приятель, — говорит коротышка, — теперь фокус за мной. — Он, как заправский фокусник, делает руками пассы, а затем плюет.

— Откройте секрет, — хохочу я, — почему вы харкаете желтым?

— Пожуешь древесины — вот и вся премудрость.

— Вон оно что, — вздыхаю я. — Значит, тоже без работы?

— Давным-давно. А вы с каких пор без дела ошиваетесь?

— Да тоже с давних. Хоть бы правительство провалилось, что ли, — говорю я.

— Или хоть бы окурки на тротуаре подлиннее попадались. — бурчит он.

— Забраться в банк тоже недурно, а? — спрашиваю я.

— Что толку? Все равно тут же сцапают.

— И то верно: сыщиков больше, чем мух. Оп-пля! Один как раз у тебя на ухе уселся, — я перехожу на «ты».

— Оп-пля! — отзывается он. — А другой у тебя на носу обосновался.

— Сервус!..

— Сервус!..

Дальше мы бредем на пару. Спутник мой время от времени нагибается, чтобы подобрать окурок; я же мечтаю найти неиспользованный трамвайный билет, усесться в вагон и наведаться в Кёбаню к пивным заводам.

— Послушай, а деньжат у тебя не найдется? — вдруг спрашивает коротышка.

— Был один филлер…

— Ну, и где же он? — взволнованно перебивает он меня.

— Я смастерил кораблик с парусами из цветов молочая, и он стал капитаном… Приладил ему спичечные ноги и голову — из спичечной головки.

— Ты мне скажи, где он, — упорно допытывается коротышка. — Дело в том, что у меня тоже есть один филлер… А ведь за два филлера можно целую сигарету купить!

— Далеко-далеко, на Венском тракте, — мечтательно начинаю рассказывать я, — плывет мой филлер на кораблике вдоль канавы… если, конечно, не потонул!

— На Венском тракте? — допытывается он. — Это у кирпичного завода, что ли?

— Угадал в точности, — криво усмехаюсь я. — Только почему это тебя так волнует?

— Да потому, оболтус ты эдакий, — в сердцах обрушивается он на меня, — что я сей же момент отправлюсь на поиски… А ежели найду, то смогу выкурить целую сигарету!..

Теперь я бреду по городу в одиночестве. Миши (так зовут коротышку) помчался в Обуду за моим филлером. «А вдруг да по пути найду еще один!» — размечтался он и с тем отбыл… Меня его уход не слишком-то огорчил. Его замечания насчет окраски плевков забавны, но по натуре он — мужичок прижимистый, такому палец в рот не клади.

Полдень. Я опять начинаю ощипывать листву с ресторанных террас, но теперь уже присматриваюсь к своим плевкам. Зелень, сплошь одна зелень… И, воздев очи горе, я с тяжким вздохом вопрошаю: — Скажи, господи, когда приведешь меня сплевывать ветчиной, рыбой, пирожными?

Я опускаюсь на пыльную скамью и отдыхаю под полуденный колокольный звон, а затем обгорелыми спичками пишу на скамье: «Здесь побывал А. Э. Г. 4 июля 1930».