Новеллы - страница 40

Этот худой принес мне завтрак, и едва он приблизился с чайным сервизом, как я тотчас почувствовал, что томик Теннисона, который я держал в руках, заинтересовал его и взволновал, — он бросил на раскрытую страницу быстрый, жадный взгляд и почти неприметно вздрогнул; это была, конечно, мгновенная вспышка, ибо, поставив прибор, он повернулся на каблуках и меланхолично пристроился у окна, печально глядя на печальный снег. Его странное поведение я приписал роскошному переплету книги — это были «Королевские идиллии» — из черного сафьяна, с гербом Ланселота Озерного — золотой пеликан на зеленом море.

Этой ночью я уехал экспрессом в Шотландию и, еще не доехав до Йорка, оцепеневшего в своей епископской чопорности, успел забыть о романтическом слуге из Чаринг-Кросского ресторана. Но через месяц я вернулся в Лондон, и стоило мне войти в ресторан и вновь увидеть эту длинную роковую фигуру с блюдом ростбифа в одной руке и с картофельным пудингом в другой, как я почувствовал, что во мне вновь пробудился прежний интерес к этому человеку. В этот же вечер мне на долю выпало неожиданное счастье узнать его имя и частично приоткрыть завесу над его прошлым. Было уже поздно, когда я, возвращаясь из «Ковент-Гардена», встретил в перистиле гостиницы моего величественного и преуспевающего друга Браколетти.

Вы не знаете Браколетти? Его внешность великолепна; у него необъятный живот, густая черная борода, он медлителен и церемонен, как тучный паша, но эта турецкая серьезность и важность смягчается в Браколетти его улыбкой и взглядом. Что за взгляд! Этот ласковый взгляд заставляет меня вспоминать животных Сирии: он — сама нежность. Его мягкая влажность словно излучает набожность тех племен, которые производят на свет Мессию… Ну а улыбка! Улыбка Браколетти — это самое совершенное, самое образцовое, самое красивое выражение человеческого лица; в этих губах, которые, раскрываясь, обнажают блестящую эмаль нетронутых зубов, видны чуткость, простодушие, добродушие, мягкая ирония, уверенность… Ах, в этой улыбке и заключалось счастье Браколетти!

Человек Браколетти ловкий. Он родился в Смирне; родители его были греки; и все это видно по нему; но, когда его спрашивают о прошлом, славный грек с минуту качает головой от плеча к плечу, добродушно прячет под сомкнутыми веками свои магометанские глаза, расплывается в медовой улыбке и шепчет, как бы захлебываясь добротой и умилением:

— Eh! Mon Dieu! Eh! Mon Dieu!.. [11]

Вот и все. Впрочем, он, надо думать, много путешествовал, ибо он знает Перу, Крым, мыс Доброй Надежды и прочие экзотические страны так же хорошо, как Риджент-стрит, однако всем понятно, что его жизнь, в отличие от жизни заурядных левантийских авантюристов, не соткана из золота и грубой пряжи, из роскоши и нищеты: это толстяк, следовательно, человек осторожный; великолепный солитер никогда не исчезал с его пальца, и никакие холода ни разу не застали его без меховой шубы стоимостью в две тысячи франков; каждую неделю он выигрывает в Фратернал-клубе, уважаемым членом которого он является, десять фунтов в вист. Это сильный человек.

Но есть у него и одна слабость. Он необычайно лаком до девочек двенадцати — четырнадцати лет; он любит худеньких, светлых блондинок, имеющих обыкновение ругаться. Он методически находит их в бедных кварталах Лондона. Он помещает их дома и держит там, как птичек в клетке, сует им зернышки в клюв, слушает их глупую болтовню, подбадривает их, когда они вытаскивают у него из кармана шиллинги, наслаждается развитием порочности в этих цветах, выросших в лондонской грязи, отдает в их распоряжение бутылки с джином, чтобы ангелочки перепились, и когда какая-нибудь из них, возбужденная спиртным, растрепанная, с горящими щеками, поносит его, таскает за волосы, выкрикивает непристойности, славный Браколетти, сидя по-турецки на диване, благоговейно сложив руки на брюхе, закатив глаза в блаженной истоме, шепчет на своем итальянском с берегов Сирии:

— Piccolina! Gentilleta![12]

Милый Браколетти! Я с искренней радостью обнял его в тот вечер в Чаринг-Кроссе, а так как мы давно не видались, то мы вместе отправились ужинать в ресторан. Печальный слуга был там за своей comptoir, склонившись над «Журналь де Деба». И едва Браколетти появился с величием толстяка, как тот молча протянул ему руку; shake-hands