Новолунье - страница 7

Вскоре отца вызвали в райком, откуда он уехал в село Летник принимать колхоз.

Обезлюдевшие во время воины деревни нашего берега вдруг взбудоражились мужскими голосами — хриплыми, простуженными, осипшими... Чувствовалось, что это новое мужское население вдосталь надышалось морозным воздухом, сверх охоты накупалось в ледяных горных реках, по гроб жизни намерзлось у таежных костров.

Из горной тайги Западных Саян пришли эти люди на степной берег великой азиатской реки, их появление отравило наше степенно-унылое житье бесшабашными разгулами и отчаянной беззаботностью людей, привыкших жить одним днем.

Мужичкам-старожилам все это было не по нутру, хотя они и молчали. Зато женщин появление таежников обрадовало. Бегали из избы в избу весело, лица оживлялись смущенными улыбками. А мужики-таежники делали вид, что не замечают этой бестолково-возбужденной суетливости бабьей. Неторопливо снимали с крутых скул щетину, подолгу причесывали волосы, подолгу курили у раскрытых на закат окон, подолгу стояли перед сном на берегу, негромко переговариваясь с товарищами...

Всем своим поведением они показывали местному люду, что цену себе знают, что появились здесь не на день и не на неделю и потому спешить им нет нужды, а прежде всего они намерены основательно осмотреться, обжиться и уж потом решать все прочие вопросы.

Строительство различных перевалочных баз геологов, родившее десятки всяких мудреных предприятии и организаций, и было причиной появления в наших деревнях нескольких таежных артелей.

Несмотря на сумрачный, хмурый вид, таежники вели себя мирно, услужливо, хотя задирать их не отваживались даже самые неукротимые жинаевские забияки. И только не боявшаяся и все желавшая знать бабушка Белоглазиха, недобро поглядывая на таежных работяг, сразу же принялась их допрашивать:

— И как это вам, мужики, повезло, что все вы живые ходите? Столь вас много — и все живые. А у нас вон почти всех мужиков повыбило на войне. Как-то нехорошо получается...

— А мы, бабушка, заговоренные. Нас ни нож не берет, ни медведь не трогает — за версту стороной обходит.

Так, без улыбки, хмуро отвечал бабке таежник. Бабка в недоумении смотрела на него и говорила совсем уж в сердцах:

— Что городишь-то? Какой медведь? Я нешто о медведе вас спрашиваю?! Да вы, поди, и на войне-то не были? По горам да по тайгам, поди, хоронились?.. От фашиста скрывались?..

— Мы не скрывались, нас скрывали, бабушка.

— Это для чего же вас скрывать-то надо было? Что вы за ценность такая?

— А уж не наше с вами дело. Стало быть, есть такая ценность.

Дальше таких разговоров знакомство с биографией таежных людей никогда не продвигалось. Да если правду говорить, никому и не было дела до этого.

С незапамятных времен привыкли у нас к тому, что с полой водой Енисей приносит всякий разный люд.

И вот человек, подобно случайному сутунку, либо проплывает дальше, едва зацепившись за наш берег, либо оседает у нас навсегда — да так оседает, что года через два-три никто уж и не вспоминает о нем как о чужаке, а все относятся к нему так, как будто он здесь родился.

Такова особенность нашей деревни, а может быть, и не только нашей, а и всего края, население которого в течение последних столетий складывалось из пришлого люда, волей-неволей оставшегося здесь и перемешавшегося с местным населением, постепенно — под влиянием пришлых людей — забывавшим зовы дальних и близких прадедовых кочевий...

Фамилия у тетки Симки хакасская — Чертыкова, но сама она русская, а хакасская фамилия ей досталась от первого мужа Хыйлага Чертыкова, а попросту — Гришки Черта, как подростком звали его в Чибурдаихе. Сам Гришка был обличьем не в отца, а в мать — Олесю Шкицкую.

Отца Гришки в деревне никто не помнил — он утонул очень давно, — и потому Гришку, когда он вырос и выучился на механика, стали звать по фамилии матери — Гришкой Шкицким.

Историю замужества тетки Симки (замуж она вышла в начале тридцатых годов) я слышал собственными ушами, когда она, думая, что я ничего не понимаю, исповедовалась бабушке Белоглазихе...

Хорошо помню я эти святочные лунные ночи. Вот луна опустилась, и еще недавно белые увалы все больше темнеют, уходят в полумрак. А ведь казалось бы — чем ниже опускается к земле луна, тем светлее должно быть на земле. На самом же деле наоборот: когда луна стоит высоко в зените — внизу светло как днем. А теперь окрестности становятся все сумрачнее, все глуше.