Новые приключения в Стране Литературных Героев - страница 53

Их прерывает хриплый, заспанный голос.

Голос. Мир всей честной компании!

Еремеевна. А, Захар Трофимыч! Милости просим!

Савельич. Честь да место. Давно не видно.

Уотсон. Холмс! Что эта женщина – служанка господ Простаковых, понял и я. А кто этот неопрятный субъект с огром­ными бакенбардами?

Холмс. Это, Уотсон, знаменитый Захар. Слуга не менее знаменитого Обломова.

Еремеевна(льстиво). Что ваш-то, Захар Трофимыч? Со двора, что ли, ушел?

Захар(мрачно.) Дрыхнет.

Савельич. Что так? Рано бы об эту пору. Нездоров, видно?

Захар. Э, какое нездоров! Нарезался! Поверите ли? Один выпил полторы бутылки мадеры, два штофа квасу, да вон теперь и завалился.

Савельич. Тьфу, прости господи! Совсем как наш мусью!

Уотсон (в ужасе). Холмс! Неужели господин Обломов страдает этим ужасным пороком?

Холмс. Успокойтесь, мой друг, ничего подобного. Просто Захар любит, мягко говоря, преувеличивать.

Еремеевна (с завистью). Ишь ты, полторы бутылки... А нашу сестру за одну рюмочку махонькую – и за ту, того гля­ди, со свету сживут. Что ж это он нынче так подгулял?

Захар. Какое нынче! Всякий день так, да хорошо, коли заснет, а не заснет, так и давай браниться!

Еремеевна. Неугодлив, видно?

Захар. Так неугодлив, что беда! И то не так, и это не так, и ходить не умеешь, и подать-то не смыслишь, и ломаешь-то все, и не чистишь, и крадешь, и съедаешь... Тьфу, чтоб тебе!.. Сегодня напустился – срам слушать. А за что? Кусочек сыру еще от той недели остался – собаке стыдно бросить, – так нет, человек и не думай съесть. Спросил – нет, мол, и пошел: тебя, говорит, повесить надо, тебя, говорит, сварить в горячей смоле надо да щипцами калеными рвать; кол осиновый, говорит, в тебя вколотить надо! А сам так и лезет, так и лезет... Как вы ду­маете, братцы? Намедни обварил я ему – кто его знает как – ногу кипятком, так ведь как заорал! Не отскочи я, так он бы толкнул меня в грудь кулаком... так и норовит! Чисто толкнул бы... Нет, убьет когда-нибудь человека; ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всякую безделицу норовит выругать лысым... уж не хо­чется договаривать.

Еремеевна. Ну, коли еще ругает, а не сейчас на ко­нюшню да не приказывает дать двадцать пять горячих, так это славный барин. Вот я Архипу Савельичу про то толкую: коли ругается, так это дай бог здоровья такому барину.

Сэм(весело). Верно, мамаша! «Не барин, а прямо клад», – сказал слуга, украв у хозяина пять золотых.

Захар. Чего-о? Какие такие пять золотых? Ты нешто ви­дал? Что он говорит, православные? Ну, бывает, что греха таить, стащишь полтину-другую на табак или чтоб куму угостить, нельзя без того, а чтоб я у такого доброго, такого славного барина хоть один золотой взял? Да ты что про него полагаешь, а, не­христь?

Сэм (миролюбиво). Спокойствие, дружище! Клянусь Почто­вым Дилижансом, только что на этом самом месте вашего хо­зяина ругал вовсе не я.

Захар. А кто? Покажи – кто? Я вот его...

Сэм. Вы, уважаемый. «Имеющий уши да слышит», – ска­зал глухой, когда у него попросили взаймы.

Захар. Я? Чтоб я? Моего барина? Шалишь, брат! Да зна­ешь ли ты, кто он, мой барин-то? Да тебе и во сне не увидать такого барина: умница, красавец! Я у него как в царствии небес­ном: ни нужды никакой не знаю, отроду дураком не назвал; жи­ву в добре, в покое, ем с его стола, уйду, куда хочу, – вот что! А ты... У! Прикатил невесть откуда да и насмехаться? Носит вас, побродяг, по свету, шерамыжников окаянных! Что слуга, что барин – все голь перекатная!

Сэм(вспылил наконец). Послушайте, почтенный! Я не при­вык, чтобы...

Уотсон. Сэм, не связывайтесь с этим грубияном. Это ниже достоинства британского слуги!

Сэм(неохотно). Дело хозяйское, сэр. Как прикажете.

Захар. А, так это, видать, и есть твой хозяин? Срам какой! Видано ли этакое? Глядите, братцы, уж и одеться барину не во что, совсем обнищал, коли одежду лакейскую напялил! А сам-то, сам-то – даром что заморского роду, – как есть кля­ча некормленная!

Уотсон (с глубоким презрением). Вы не понимаете ан­глийского стиля. Мы – нация спортсменов!

Захар. Эва! Скажи лучше – лопать нечего, вот тебе и весь стиль! Явились на нашу голову, голодранцы!