О ком плачет Вереск - страница 18

Я тут же одернула ладонь. Еще чего, жалеть его. Особенно после того, как зажимался со своей мерзкой Мэрион. Налила на ватку спирт и прижала к открытым рубцам. Кулаки Сальвы сжались, но он не издал ни звука, а я не удержалась и подула. Сильно-сильно.

– Смотри не надуйся, как шарик, и не улети, малая. Там я тебя хрен поймаю.

И засмеялся, и я вместе с ним.

– Не улечу. А ты не дергайся.

Смазала все раны, обработала обезболивающим гелем и подняла вверх рубашку.

– А теперь давай залазь ко мне на плечи и топай отсюда, пока тебя здесь не нашли.

– Вот и потопаю. Верзила неблагодарный.

В глаза мне посмотрел.

– А за что благодарить? Запомни, малая, никогда не делай то, о чем тебя не просят, и не жди того, чего не обещают… А вообще, не жди даже, когда дали клятву. И в жизни меньше болеть будет, ясно?

– А ты теперь жизненные советы раздаешь? Гуру заделался?

– Что ж ты языкатая такая?! Бессмертная, что ли? К Джино, дура, полезла!

– Ничего, ты ж заступился!

– Просто Джино выбесил. А так играла бы со всеми и пошла навоз лошадиный есть. Я б только поржал. Так, все. Давай. Тебе пора. На плечи ко мне залазь, я подсажу, и вылазь отсюда.

А вот он причинил мне боль. Я даже скривилась. Значит, не за меня заступился, а Джино его взбесил, потому что выступил против. Посмел перечить самому Мартелли. Гад он, этот Сальва. Паук мерзкий.

– Еще чего? На плечи не полезу.

– Лезь сказал. По-другому ты, шмакодявка, туда не достанешь.

– Я не шмакодявка! Я уже выросла!

– Ага! На один сантиметр?

Посадил меня к себе на плечи, взялся за стену ямы.

– Вставай на ноги и пытайся подтянуться.

– А ты вверх не смотри!

Забралась к нему на плечи ступнями, но до края ямы достать не могу. Он выше от меня на голову. Этот проклятый край.

– Та ладно. Я уже видел твои труселя. Белые в горошек.

– А вот и нет. Они в цветочек… Черт!

– Дуууураааа, вот ты дура!

И ржет, сволочь. Пошатнулась, упала обратно в яму, соскользнув вниз.

– Что такое, малая? Не доросла? Я ж говорил, что ты шмакодявка! Могу попытаться зашвырнуть наружу, как мяч. Как думаешь? Долетишь?

– Что здесь смешного?! Придурооок!

– Зато я теперь знаю, что ты носишь трусы в цветочек!

Набросилась на него с кулаками. Но они о мощную грудь бьются, и больно мне, а не ему.

– Думаешь, ты самый крутой? Ни хрена! Был бы умнее, как Марко, молчал бы и не получил хлыстом от отца! Это потому, что ты придурооок!

– Рот закрыла!

– Сам заткнись!

Сальва вдруг схватил меня за порезанное плечо и дернул к себе, от боли слезы из глаз полились. Его лицо тут же изменилось. Мгновенно. Исчезло это выражение презрительного цинизма, и брови вверх приподнялись, глаза округлились.

– Что такое, малая? Больно? Прости…где? Там, где порез?

– Не трогай меня! Не прикасайся!