О первых началах - страница 20

18. Подобным образом дело обстоит и с рассуждением, посвященным истинной жизни. Действительно, одна жизнь животворит и вкладывает жизнь в то, что благодаря ей живет, а другая — это та, которой живет нечто, оживленное первой. Ибо, если бы жизнь животворила сама по себе, она даровала бы иную жизнь, и так до бесконечности. Так же дело обстоит и с эйдосом самодвижности: один — это тот, вследствие которого то, что, как кажется, является самодвижным, движется само по себе, а другой — тот, в соответствии с которым кажется, что оно является таковым,— тот самый, который оказывается неотделимым свойством самодвижности и изменчивости; такова жизнь и самодвижная природа — ведь это душа. И последняя, в свой черед, двойственна: одна — рождающая, а другая — та, в согласии с которой обретает свою сущность одушевленное, которое кажется движущимся в силу внутренних причин, само по себе, поскольку внутри его нет того, благодаря чему оно движется, но есть лишь то, в соответствии с чем оно движется,— то, что мы называем одушевленностью.

Пожалуй, согласившись и с этим, можно было бы подумать, что эти вещи являются общими также и для растений, и для бездушных предметов. Ведь даже комок глины движется к земле по внутренним причинам; то же самое относится и к растениям, так как в них заложена растительная душа, благодаря которой они питаются, растут и рождают себе подобных. Да и с неразумными живыми существами, и даже с разумными, дело обстоит подобным же образом, а значит, нет ничего, что не было бы самодвижным. В ответ на это мы скажем, что всякий природный и растительный вид, как и всякое животное, движется по внутренним причинам, но это касается не всякого его движения, а лишь того, которое связано с перемещением в пространстве. В самом деле, именно этот вид движения является отчетливо самодвижным; так вот, в соответствии с таким движением все остальное,— то, что не движется по внутренним причинам этим видом движения,— мы называем движимым иным, поскольку если бы мы выделяли самодвижное на том же основании, в согласии с которым самодвижна разумная душа, то даже неразумные животные показались бы неспособными к самостоятельному перемещению, ибо им по природе не свойственно обращаться к самим себе, так же как и зрение не видит самое себя, и воображение не воображает, что воображает, и гнев и вожделение имеют предмет для себя вовне и энергия их обращена вовне. Потому-то мы и говорили, что определяемое таким образом самодвижное обращает свое действие, совершающееся по внутренним причинам, вовне, причем подобное движение совершается вовсе не по кругу — в направлении самого себя, а просто по прямой; ибо таков был бы и этот вид жизни, поскольку он неотделим от положенного в основу прямолинейного тела[148]. Ведь как огонь, в согласии с заложенной в него природой, движется вверх, а земля вниз[149] , и как, в соответствии с также заложенной в них растительной душой, растения питаются, растут и рождают себе подобных,— так и животные, в согласии с заложенной в их природные и растительные тела вожделеющей жизнью, обретающей свою сущность вместе с эйдо-сом животного, так же вот, в соответствии с ней, они и совершают свое безыскусно-неразумное самостоятельное движение. И если бы кто-нибудь, глядя на животных, похожих на разумных и производящих кажущиеся разумными действия, предположил бы, будто и они причастны первой самодвижности и потому обладают душой, обращающейся к себе самой, то мы, пожалуй, согласились бы с ним, если бы он признал и их разумными,— с тем лишь уточнением, что разумность имеет место именно не как наличное бытие, а как сопричастность, притом весьма неотчетливая,— все равно как если было бы сказано, что разумная душа в силу сопричастности является умопостигающей, поскольку всегда вырабатывает общие и неложные понятия.

Вообще же, самостоятельное мы будем определять в широком смысле, и в одном случае будет иметь место одно, а в другом мы будем говорить о другом. Действительно, предельные состояния — это всецело самостоятельное, например умной эйдос, и полностью неотделимое, например качество. Между ними располагаются природа, близкая к неотделимому, но несущая некий малый, зримый отблеск самостоятельности, и неразумная душа, близкая к самостоятельному; в самом деле, кажется, будто такая душа каким-то образом существует сама по себе, отдельно от положенного в основу, и именно потому возникает спорный вопрос о том, самодвижна ли она или приводится в движение иным,— ибо след самодвижности, запечатленный в ней, весьма значим, хотя она и не есть подлинное самодвижное, обращающееся к себе самому и потому полностью обособленное от положенного в основу; растительная же душа занимает некоторым образом среднее положение. По этой-то причине одним кажется, будто она — некая душа, а другим — будто природа