О первых началах - страница 54

; осознавая это, я думаю, древние и давали имена: одни — «предел» и «беспредельное», другие — «монада» и «неопределенная диада», сами боги же — «отец» и «сила»[339]. Итак, если последние два начала, каковы бы они ни были, склоняются к чему-то свойственным для этого способом, значит, то начало, которое ни к чему не склоняется, будучи всеединым, пожалуй, окажется предшествующим им единым и общим и ему, в свою очередь, будет предшествовать таинственное начало.

45. Впрочем, то же самое можно было бы представить себе и иначе, опираясь как на свидетельство на низшее. В самом деле, мы, видя среди сущих вещей два противостоящих друг другу ряда[340], которые называют лучшим и худшим, а также принадлежащих к видам единого и многого[341], от них восходим к двум началам: к единому и к множеству — я имею в виду их как противопоставленные друг другу — или к иным, если бы кто-нибудь захотел высказать свои предположения относительно них. Итак, и то, и другое — своеобразное начало, поскольку оказывается началом своеобразного, и как в таковом в каждом из них присутствует общность, например, в обладающем обликом единого — своеобразие единого, а в имеющем облик многого — след множества. В самом деле, даже в том случае, когда одна последовательность предметов делится на две, прежде этих двух последовательностей выделяются два их начала; если же вот эти две последовательности обладают чем-то общим между собой (ведь они, конечно же, разделены не полностью), то, разумеется, это общее произошло от однородного и единого начала; об этом я говорю с полным основанием, не опираясь на очевидность, но будучи вынуждаем к этому тем, что определено в уме[342], а, вернее, в душе. Так вот, коль скоро в этом случае дело обстоит именно так, то и в умопостигаемом необходимо заранее предполагать наличие соответствующих ему причин подобного положения, что можно показать наглядно. Стало быть, от нерасторжимой и однородной причины мы восходим к единой причине, предшествующей всему, с которой, испытывая затруднения относительно ее собственного имени, мы соотнесли всеединое: вместо двух отдельных предметов мы приходим к тем, которые как-то противопоставляются друг другу по аналогии с подлинно противоположными предметами, как хотелось бы их назвать, причем при таком способе их представления у нас не получится двойственности именования, как в случае некой наглядности или аналогии с началами, располагающимися превыше всего.

Итак, не следует ли в данном случае полагать, что начал, потусторонних умопостигаемой триаде и, вообще говоря, всему существующему, два, как и полагал Ямвлих, причем, насколько мне известно, он был единственным среди всех наших предшественников, кто считал так?[343] Или же необходимо последовать за всеми теми, кто был после него?[344] Пожалуй, правильнее всего сказать, что только бог мог бы ведать о столь великих вещах; если же и мне нужно высказать свое мнение, то я полагаю, что для настоящего доказательства подобное положение дел небезопасно.

Действительно, если бы мы совершали восхождение, опираясь на определенные мысли и имена и заранее предполагая, что и в высшем существует что-то, подобное им, мы бы прекрасно и убедительно показали, что единое предшествует пределу и беспредельности,— ибо то и другое есть нечто единое[345] и им в таком случае необходимо пребывать среди определенного; что же касается высшего единого, то предположение о существовании в нем предела и беспредельного будет попросту неразумным. В самом деле, почему бы ему — если следовать за теми, кто высказал подобное предположение,— не быть и монадой, и неопределенной диадой, или же отцом и силой? Ведь мы мыслим каждую из этих вещей, и они заслуживают внимания ничуть не менее, нежели беспредельность и предел. Следовательно, при этом вместо двух или трех начал мы будем вести речь об их множестве, причем столь великом, сколь много существует наиболее общих родов определенного, и учтем даже если не все эти роды, то, по крайней мере, те из них, о которых были выдвинуты предположения другими; при этом хуже всего то, что они окажутся определенными. Чем же тогда вершина умопостигаемого будет превосходить роды, различаемые в уме? Скорее всего, она — не предел и не беспредельное, а общность совокупного однородного ряда, причем такую общность необходимо возводить к каждому из начал; определенность и противопоставленность, вероятно, будут присутствовать в этом случае и там, так что подобные начала будут не двумя началами всего, как и не всем, предшествующим всему, а всем только для одного ряда — в большей мере для того или для иного, и, пожалуй, одно начало будет связано с единым, а другое — с множеством. Таким образом, и в этом случае будет нужда в выдвижении причины большей или меньшей меры, как и вообще в таком противопоставлении, которое относится к вещам одного порядка.