О вреде антикварных пузырьков - страница 3

стр.



  Неожиданно стало душно. Вале показалось, что осень ушла и снова лето. Комната прикрыта полумраком с необычно теплыми рыжими тонами. Валентин потянулся к шее и расстегнул пару пуговок на армейской рубашке. Ему опять очень хотелось проверить дверь, хотя он точно знал о ключе в замке.



  А Лялька спала. А офицер так не хотел совращать малолетних. В его голове метались извинительные формы предупредительных падежей. Но ее тело казалось созданным для страсти, непрерывно ее желающим, бархатным, мягким, умопомрачительно обнаженным и ждущим.



   Валентин только хотел прикрыть ее наготу одеялом, только затронул постель пальцами, как молодая женщина и притянула его к себе. Так безудержно хорошо ему еще не было. Он вылился к ней словно опрокинутый стакан, до боли, до чистоты стекла отдав себя страсти, растворяясь в ней, изведав свою силу, свою власть над каждой клеточкой любимого тела. А оно было ненасытным.



  Эти молочно-карминовые соски. Тонкая, беззащитная синяя венка на белоснежной шее. Сколько прошло дней, часов, минут, а они так и не отрывались друг от друга. Порою, бедному доктору казалось, что до сей поры, он и не знал женского тела, не ведал об анатомии. В один короткий миг доктор наконец познал все тайны его предназначения, отринул христианско-социалистические догмы по правилам приличия поведения в постели. И даже не было удивления, что Лялька может вытворять с его телом такие чудеса! Она просто выпила его до донышка, растоптала, лишила чести во всех положениях. Ее вкус был везде, ее запах пропитал все сущее...



  Валентин лежал навзничь, а его молодая муза трудилась над уставшей спиной. непоправимо пошатнувшийся холостяк раздумывал, о неожиданно возникшем повороте в его служебной карьере. Быть родственником Бате - совсем другой жизненно-гарнизонный коленкор. Его немного смущала сексуальная многоопытность восемнадцатилетней Ляльки. За то столько развлечений, перспектив и открытий! Ревностью старлей не страдал. Лишь бы на части делить не пришлось, а что было, то было.



  Под маленькими но сильными руками, его спина заново расправлялась, тело обретало былую силу. Волька подумал, что секреты ее обихода могут сделать честь и состояние любому столичному массажисту.



  - Что ты сейчас делаешь? - спросил он, не видя, какое движение выполняет его будущая жена.



  - Готовлю тебя мой господин.



  - К чему? Кстати, что мы скажем твоему отцу? Он ведь еще и мой начальник.



  - Какому отцу? Я готовлю твое ненасытное тело к встрече с Марианной. Или ты желаешь кого-нибудь еще?



  Валька подскочил как ужаленный. Оказавшись лицом к наготе Ляльки, он понял, что нисколько ей не насытился и чуть не кинулся на нее снова. Где-то в его больничном мозгу пробуждалась истина. Такого не бывает.



  Сделав над собой немыслимое усилие, он вернулся к прерванному разговору:



  - Какая Марианна?



  - Твоя вторая наложница, мой господин. Весь город знает, что ты никогда не имеешь меньше пяти наложниц в сутки. Они радуются и ждут.



  - Ждут!?



  - Да, сегодня Марианна, Настасья, Инга, Елена и я. Или, может, у тебя сменились вкусы? Ты желаешь других или более пикантных развлечений?



  Скорчив ужасную мину, Валя рванулся к проклятому пузырьку и закрыл оный спасительной пробкой. И тут действительно началось! Лялька вдруг поняла, что она совсем голая, одна и перед чужим мужчиной.



  - И-и-и! - завизжала дама и тут же кинулась к офицерскому обмундированию.



  - Пижаму! Лучше пижаму! - причитал Волька, но женская стыдоба избранного направления не меняла.



  - Ты кто?!



  - Валентин Орлов!



  - Поручик?!



  - Какой поручик?



  - Ржевский. Про тебя весь гарнизон сплетничает.



  Валька самодовольно усмехнулся, и пошел напропалую. В конце концов ситуация требовала немедленных действий.



  - Про нас, сударыня, именно про нас. Другой судьбы я уже никак не вижу.



  Глаза Ляльки стали еще круглее.



  - Я опять, опять напилась?



  - О, и это входит в ваши достоинства, - нахрапистая ирония офицера пределов не ощущала.



  - Я все расскажу отцу! - последний козырь был неотразим.