Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - страница 20

стр.

Все, что понять не в силах,
Прими и благослови.

Он понимает, что это приятие-отречение не сулит лавров:

За то, что я жадно пытаю каждого,
Не знает ли он пути,
За то, что в душе моей смута,
За то, что я слеп, хваля и кляня,
Назовут меня люди отступником
И отступятся от меня…

В Париже Эренбург думал о предназначенной России мировой роли (усиленный войной французский шовинизм обострил его славянофильские настроения). Теперь, когда эпоха смуты завершалась, а будущее оставалось неясным, Эренбург — европеец и парижанин — испытывал на переломе судьбы отталкивание (в итоге несостоявшееся) от Запада:

О, радость жить на рубеже, когда чисты скрижали,
Не встретить дня и не обресть дорог,
Но видеть, как истаивает запад дальний
И разгорается восток.

Перелом в воззрениях на Гражданскую войну в России, столь явственно запечатленный в цикле стихов «Ночи в Крыму», перелом, определившийся не только содержанием и итогом политических и военных событий 1919–20 годов, но и чертами личности Ильи Эренбурга, предопределил в значительной степени его дальнейшую судьбу. Приведем здесь еще высказывание Максимилиана Волошина в его письме В. В. Вересаеву 30 июня 1923 года (сообщено В. П. Купченко), где он писал о современных поэтах, по его мнению, превосходивших в чем-то его самого. Так вот, в этом списке наряду с Вяч. Ивановым, Ахматовой, Цветаевой, Мандельштамом, Ходасевичем назван и Эренбург — в смысле интенсивности чувства и мысли.

4. Остановка. Несколько примет… (1921–1923)

Вскоре по приезде в Москву, 25 октября 1920 года, Эренбург был арестован как агент Врангеля и помещен во внутреннюю тюрьму ВЧК, откуда его вызволил Н. И. Бухарин. Так восстановились связи поэта с друзьями юности (затем Л. Б. Каменев помог ему обзавестись одеждой, а тот же Николай Иванович через Менжинского — тоже парижского знакомца! — оформил зарубежную командировку).

В цикле стихов «Московские раздумья» (январь — февраль 1921 года), написанных в продолжение «Ночей в Крыму», мысли о «новом веке» окрашены в суровые тона московской жизни:

Москва, Москва, безбытье необжитых будней,
И жизни чернота у жалкого огня.
Воистину, велик и скуден
Зачин неведомого дня.

Новые пророчества — точные, ясные (беглый рисунок будущего не сатиричен, но все же не противоречит замятинской антиутопии):

Провижу грозный город-улей,
Стекло и сталь безликих сот,
И умудренный труд и карнавал средь гулких улиц,
Похожий на военный смотр.
На пустыри мои уже ложатся тени
Спиралей и винтов иных времен.
Так вот оно, ярмо великого равненья
И рая нового бетон!

Эренбург не отвергает грандиозного плана, думая о котором соотносит Ленина с Петром, хотя, симпатизируя «размытому уюту» прежних дней, сочувственно допускает, что

Какой-нибудь Евгений снова возмутится
И каменного истукана проклянет,
Усмешку глаз и лик монгольский,
И этот трезвенный восторг,
Поправшего змеи златые кольца
Копытами неисчислимых орд.

Он искренен, когда признается: «Революция, трудны твои уставы!» — и когда надеется, что его будущий читатель

Средь мишуры былой и слов убогих,
Средь летописи давних смут
Увидит человека, умирающего на пороге,
С лицом повернутым к нему.

В марте 1921-го, переполненный нереализуемыми в Москве литературными планами, среди которых сатирический роман «Хулио Хуренито» (этот замысел обсуждался с Бухариным, именно под него была получена «командировка») и книга о новом левом русском искусстве, напомнившем прорывы в будущее ротондовских художников, рукописи стихов и «Портреты русских поэтов», начатые еще в Киеве, а законченные в Москве, — со всем этим духовным и материальным багажом Эренбург погрузился в вагон Москва — Рига и отбыл с женой на Запад, намереваясь осесть в Париже. Уже в поезде он написал стихи, в которых есть внутренняя раскованность, какой, пожалуй, не хватает «Московским раздумьям»; она и в признаньях:

Повторить ли, что я не согласен,
Что мне страшно?.. —

и в зарисовках:

Я не забуду очередь,
Старуший вскрик и бред,
И на стене всклокоченный
Невысохший декрет, —

и в откровенной надежде на недалекое будущее, когда Москва забудет «обиды всех разлук» и ответит «гулом любящим на виноватый стук».