Об ораторе - страница 21

(162) — Что ж ты не поступишь так, — сказал Сцевола, — как бы ты поступил, если бы ты и вправду пришел в какой–нибудь городской или загородный дом, полный красивых вещей? Ведь если бы они, как ты говоришь, были скрыты от глаз, а тебе очень бы хотелось их видеть, то ты не задумался бы попросить хозяина, особенно если он тебе не чужой, вынести их и показать тебе. Вот так и тут ты можешь попросить Красса, чтобы он вынес на свет и расставил по местам весь запас своих драгоценностей, которые мы до сих пор видели только сваленные в кучу, да и то мимоходом, как сквозь оконную решетку.

(163) — Нет, уж лучше я попрошу об этом тебя, Сцевола, — отвечал Котта. — Нам с Сульпицием стыд не позволяет приставать к человеку, столь занятому и столь презирающему подобные рассуждения, чтобы выспрашивать у него такие вещи, которые ему, быть может, кажутся азбучными. Но ты, Сцевола, окажи нам такую милость: устрой так, чтобы Красс рассказал для нас попространнее и поподробнее все, что было в его речи таким сжатым и скомканным.

(164) — Признаюсь вам, — отвечал Муций, — что заботился я больше о вас, чем о себе, потому что для меня такие рассуждения Красса далеко не столь привлекательны и сладостны, сколь настоящие его речи на суде. Но теперь, Красс, я прошу уж и за себя, чтобы ты не поставил себе в труд довершить то здание, которое начал, тем более, что у нас теперь столько досуга, сколько уж давно не бывало. К тому же, с виду твоя постройка получается и больше и лучше, чем я ожидал, и мне это нравится.

36. (165) — Право, — сказал Красс, — не могу надивиться тому, что и тебе, Сцевола, интересны такие вещи! Ведь и я их знаю куда хуже, чем настоящие преподаватели, да если бы и лучше знал, все равно они не таковы, чтобы ты склонял к ним свою мудрость и свой слух.

—Будто бы? — возразил Сцевола. — Если ты думаешь, что в моем возрасте уже не стоит слушать о вещах, столь избитых и пошлых, то дает ли это нам право пренебрегать другими вещами, которые ты сам считаешь необходимыми для оратора, — каковы, например, учение о природе человека, о характерах, о средствах возбуждения и успокоения умов, история, древние обычаи, искусство управления государством и, наконец, само наше гражданское право[117]? Я знал, что все эти знания и сведения входят в круг твоей учености, но мне никогда не приходилось видеть таких богатых средств на вооружении у оратора.

 — А как же иначе? — воскликнул Красс. — Обращусь хотя бы прямо к твоему гражданскому праву, оставляя в стороне другие предметы без числа и счета. Да разве ты можешь признавать за ораторов таких болтунов, как те, которых Сцевола[118] со смехом и с досадой должен был терпеливо выслушивать в течение многих часов, вместо того, чтобы пойти поиграть в мяч? Я говорю о том, как Гипсей громогласно и многословно добивался у претора Марка Красса ничего иного, как позволения погубить дело своего клиента, а Гней Октавий, бывший консул, в не менее долгой речи старался не допустить, чтобы противник проиграл дело и собственной глупостью избавил его подзащитного от позорного и хлопотливого суда по делу об опеке.

(167) — Помню, — отвечал Сцевола, — Муций мне об этом рассказывал. Конечно, таких молодцов не то что называть ораторами, а и на форум пускать нельзя!

—А между тем, — сказал Красс, — адвокатам этим не хватало не красноречия, не обилия средств, не ораторской образованности, а попросту знакомства с гражданским правом, так как один в своем иске потребовал большего, чем позволяют XII таблиц, и если бы добился своего, то проиграл бы дело; а другой считал неправильным, что с него ищут больше положенного, и не понимал, что если противник вчинит иск таким образом, то сам же проиграет процесс. 37. (168) Да зачем далеко ходить? Разве не то же было на этих днях, когда я сидел на трибунале городского претора Кв. Помпея[119], с которым мы приятели? Один из наших краснобаев требовал в интересах должника, против которого был предъявлен иск, чтобы в акте была сделана издавна принятая оговорка «какой сумме вышел срок», и не понимал, что оговорка эта преследует интересы не должника, а заимодавца; именно, если бы должник, уклоняясь, доказал судье, что иск был предъявлен ему раньше срока, то заимодавец мог бы потом предъявить иск вторично, и ему нельзя уже было отказать, сославшись, что это дело уже разбиралось. (169) Итак, что можно счесть или назвать позорнее того, что человек, принявший на себя роль защитника друзей в разногласиях и тяжбах, помощника страждущих, целителя недужных, спасителя поверженных, этот–то человек в самых пустых и ничтожных вопросах впадает в такие ошибки, что одни находят его жалким, а другие смешным? (170) Я всегда с величайшей похвалой вспоминаю, что сказал мой родственник Публий Красс, прозванный Богатым