Облака - страница 12
В яростный ты, в тягостный бой.
Из-за тебя друзья мои
На поединок вышли.
Предводительница хора облаков
(Правде)
Эпиррема
Ты, обычаи дедов и нравы отцов увенчавший блестящей хвалою,
Начинай, свой раскатистый голос возвысь, изъясни свои мысли и душу.
Правда
Расскажу вам о том, что когда-то у нас воспитаньем звалось молодежи,
В те года, когда я, справедливости страж, процветал, когда скромность царила.
Вот вам первое: плача и визга детей было в городе вовсе не слышно.
Нет! Учтивою кучкой по улице шли ребятишки села к кифаристу
В самых легких одеждах, хотя бы мукой с неба падали снежные хлопья.
Приходили, садились, колен не скрестив, а почтенный наставник учил их
Стародедовским песням: «Паллада в бою воевода»[52] иль «Меди бряцанье»,
Запевая размеренно, строго и в лад, как отцы и как деды певали.
Если б баловать кто-нибудь вздумал, дурить, выводить переливы и свисты,
Как теперь это любят, Фринида лады,[53] безобразные трели, коленца,
Запищал бы под палкою шут. Поделом! Не бесчести святого искусства!
А в гимнасии, сидя на солнце, в песке, чинно-важно вытягивать ноги
Полагалось ребятам, чтобы глазу зевак срамоты не открыть непристойно.
А вставали, и след свой тотчас же в песке заметали, чтоб взглядам влюбленных
Очертание прелестей юных своих на нечистый соблазн не оставить.
В дни минувшие маслом пониже пупа ни один себя мальчик не мазал,
И курчавилась шерстка меж бедер у них, словно первый пушок на гранате.
Не теснились к влюбленным мальчишки тогда, лепеча, сладострастно воркуя,
Отдавая себя и улыбкою губ и игрой похотливою взглядов.
За обедом без спроса не смели они положить себе редьки кусочек,
Сельдерея до старших стянуть со стола не решались, ни лука головку.
В кулачок не смеялись, не крали сластей, ногу за ногу накрест не клали…
Кривда
Правда
Да, конечно. Но это та сила,
Из которой растила наука моя поколенья бойцов марафонских.
Ты ж, негодник, теперешних учишь юнцов до ушей закрываться в хитоны.
Удавиться готов я, когда погляжу, как на празднике Панафинейском,
Щит на брюхе держа, выступают они, не краснея пред Тритогенией.[57]
А поэтому, сын мой, мужайся: меня избери себе в спутники, Правду!
Презирать ты научишься рыночный шум, ненавидеть цирюльни и бани,
Безобразных поступков стыдиться, краснеть, от насмешек – грозой загораться,
Перед старшими с места учтиво вставать, уступая сиденье и кресло.
И почтительным сыном родителю быть, не роптать, не ворчать и не вздорить.
Безрассудств избегать и стыдливости честь не пятнать, не позорить развратом.
Перед дверью танцовщицы зря не стоять, рот разинув, моля о вниманье,
Чтобы, яблока ласки добившись у ней, не лишиться почета и славы.
И отцу-ворчуну не перечить ни в чем, не ругать его рухлядью старой
И за долгие годы забот и трудов не платить ему черствою злостью.
Кривда
Дионисом клянусь, если вздорной его болтовне ты поверишь, дружок мой,
Поросят Гиппократа напомнишь собой.[58] Назовут тебя соней и мямлей.
Правда
Да нисколько! Цветущим, блистающим жизнь проводить ты в гимнасии будешь,
А не то чтоб на рынке, как нынче народ, кувыркаться в словах, и кривляться,
И мытариться зря, извиваясь крючком в пересудах грошовых и тяжбах.
Нет! В тени Академии, в мирной тиши, в тихо веющих рощах маслинных,[59]
С камышовою зеленью в смуглых кудрях ты гулять будешь с другом разумным.
Там цветет повилика, и манит досуг, и трепещет серебряный тополь,
Там услышишь, как ясень весенней порой перешептывается с платаном.
Если добрые примешь советы мои
И свой слух обратишь к наставленьям моим,
Будет, друг, у тебя –
Грудь сильна, как меха. Щеки – мака алей.
Три аршина в плечах, за зубами – язык.
Зад – могуч и велик. Перед – мал да удал.
Если ж будешь по новым обычаям жить,
Заведешь ты себе восковое лицо,
Плечи щуплые, щучьи, тщедушную грудь,
Язычок без костей, зад – цыплячий, больной,
Перед – вялый, большой; болтовню без конца.
Ты приучишь себя
Безобразно-постыдное – добрым считать,
А добро – пустяком.
В заключенье всех бед преисполнишься весь
Антимаховым грязным паскудством.
Второе полухорие