Обманки - страница 4
— Это даже интересно, почему это я призываюсь?!.. Нет, я уже из трех положенных два отсидел…
— Всякий гражданин, достигший определенного возраста…
— Какого еще возраста?!!
— Восемнадцати инкарнаций! У вас же восемнадцатая теперь инкарнация?!
— А я не знаю! — Костя хотел раздавить пальцами неприятное видение, но вместо этого зачем-то принялся щепотью он крестить.
— Не поможет! — возразил чертик. — Ничего не поможет! Против вашего первобытного оружия и нашей улыбки хватит. Посмотрим, касатик, что ты у меня после присяги запоешь!
— А можно я вместо него? — вдруг живо заинтересовался Дима Ян. — Я уже и стрелять умею!.. Газ вожу, как бог…
— Малолетних нам еще не хватает в вооруженных силах! — поморщился лукавый. — Играйте в свои игрушки! А вы собирайтесь.
— А что будет, если я откажусь?
— Ну как… Как суд решит… До трех световых…
Костя Фригуров, вспомнив заклинание, прогоняющее бесов, быстро-быстро пробормотал его. Дима Ян прибавил опять крепкое словцо. Военный чертик не исчез, зато в углу камеры над парашей возникло белое звездное с сияние. Запахло озоном, и из сияния возник еще один представитель потустороннего, с локоток. Он был в белой форме с синими пуговицами, и на голове его была чалма с кокардой.
— Это камера номер тринадцать? — поинтересовался белый тихим певучим голосом.
Дима совершенно обалдел от обилия нечистой силы и униженно, как перед начальством, закивал. Пришелец добыл бумажную трубочку, развернул ее, заглянул в свиток:
— Здесь должен находиться, — он покашлял по-женски, — Константин Фригуров. Он тут есть? — Оглядев всех троих, ангел остановил взгляд на чертике и поморщился. — Константин Фригуров. — повторил он неуверенно.
— Ну я, — сказал Костя и попятился к окну, где в щели все еще мерцали свободные звезды.
— Поздравляю вас! Разрешите пожать вашу руку, мой юный, но уже мужественный друг!
— А в чем дело-то? В чем дело?! — Костя прижался спиной к окну, чувствуя сквозь полосатую пижаму сочленения мелкой решетки. — Я не пойму что-то…
— А тут и нечего понимать… Вы как раз подошли к нужному возрасту и теперь вам предстоит великая честь вступить в ряды Вселенских Вооруженных Сил!..
— Счастливая обязанность! — перебил его визгливо чертик.
— А вы уходите, уходите отсюда! — набросился на чертика белый пришелец, с трудом выбираясь из своего звездного облака и, с видом немолодого, страдающего полнотой человека, устраиваясь на параше. — Уходите, а то я буду вынужден вызвать полицию!..
— Слушай! — чертик поманил миниатюрным пальцем Диму Яна. — Дай чего скажу!..
— Не слушайте этого, он… — попытался возражать белый, но Дима уже подставил ухо.
Чертик мелко дрожа зашепелявил в ушную раковину Яна:
— Если поможешь мне, я тебя против правил возьму… В армию!.. Можно в партизаны, можно в полк… Сын полка будешь!..
— А чего надо? — поинтересовался умный Дима. — Чего сделать надо?
Чертик тонким хвостиком, одетым в узкий чехол цвета хаки, показы на угол пентаграммы. Диме только и нужно было, что ногтем откинуть кусочек бумаги с косо смотрящим глазом маршала Галифе.
— У вас будут неприятности! — предупредил белый. — Не советую этого, от ткнул пальцем в чертика, — освобождать! А что касается воинской службы, то Вселенная охотно берет в свои ряды и добровольцев, не достигших восемнадцати рождений… В конце концов, стрелять можно научить и двухрожденного, только бы пальчики были, чтобы кнопки и спуски нажимать…
Костя напряженно размышлял во время их краткого диалога и, наконец, крикнул. Он готовил этот свой крик столь интенсивно, что его маленький жирный затылок христианина-материалиста разогрелся от напряжения.
— Берите его, его он хочет! Я-то тут при чем?..
— Значит, вы из двух разных армий? — предположил Дима, и не думая больше освобождать чертика из пентаграммы. — И вы друг с другом воюете?! — Он сел на краешек нар и отхлебнул остывшего чаю. — Хорошие дела… Он немного без напряжения подумал и решил. — Ладно, — сказал он. — Берите меня, а этого малахольного не трогайте, все равно он больной! Христианин он!..
Белый при утих словах скис, его губы сложились в два беззвучно болезненных слова: «Принесите справку!», а на лице чертика можно было прочесть озлобленное: «Медкомиссия решит!».