Обнаженная натура - страница 45
Уровень литературы, печатающейся из номера в номер, равно как и качество самой окружающей жизни, нисколько не зависели от личных усилий Павла Родионова.
Однажды он шутки ради, не читая, подписал в набор небольшую повесть, взятую наугад из редакционной почты. Ни единая душа ничего не заметила и никак не отозвалась на это литературное хулиганство. Только месяц спустя в редакцию явился автор, Глеб Панфилович Докукин, заведующий клубом железнодорожников где-то под Перемышлем, старый и въедливый графоман, посетовавший сразу же на то, что повесть его сильно обкорнали и обезобразили. Несмотря на это, привез он в дар полрюкзака яблок и оставил двенадцать огромных папок под общим названием «Как прожита жизнь». И вот уже три года у Родионова шла постоянная с ним борьба. В последний свой приезд Глеб Панфилович забрал-таки две свои папки «на доработку».
— Те годы, с тридцатого по сорок восьмой, я временно заберу, — согласился он, упаковывая в рюкзак рукопись, — а вот эти четыре папочки вместо них оставляю, тут посвежее матерьял, поинтереснее вам…
Глеб Панфилович выложил на стол четыре тяжелых папки и ласково погладил их.
— Тут с пятьдесят третьего по сейчас. С последней начните. Жестоко, конечно, но… Я там Горбача потыкал носом в его же собственное дерьмо. Если все это напечатать, народ сразу поймет, что к чему. Тут вся программа действий…
Родионов молча слушал, ничего не возражая и не поднимая головы.
В эти два-три года сложилась у него постоянная клиентура из подобных, чрезвычайно писучих и пробивных авторов, и борьба с этой группой отнимала более всего сил и времени.
Когда Родионов вошел в просторный кабинет, сослуживцы были уже на местах.
В дальнем глухом углу трудилась тихая Неупокоева, приходившая всегда часа на два прежде всех и покидавшая редакцию последней.
В середине просторного кабинета лицом к дверям сидел за своим столом Боря Кумбарович и кричал в телефонную трубку, предлагая кому-то тугоухому вагон кабачковой икры.
Тихо жужжал телефакс рядом со столом Родионова, исторгая из своих глубин широкую белую ленту. Павел молча кивнул Кумбаровичу, оборвал бумагу с сообщением. Снова какой-то далекий и неведомый Рух жаловался: «Москаль зъив твой хлиб. Москаль выпив твою горилку…» С того самого дня, когда впервые установлен был в кабинете телефакс, он неустанно и регулярно посылал этот сигнал бедствия, к которому все уже давно привыкли.
Родионов уселся в свое желтое, вертящееся на оси кресло, рассеянным взглядом скользнул по стопкам накопившихся рукописей. Читать их сейчас не было ни малейшей охоты.
Кумбарович швырнул в сердцах трубку, не договорив с неуступчивым клиентом и с криком: «Свихнуться можно, честное слово!..» — бросился из кабинета.
В дверях, однако, он столкнулся с тощей угрюмой фигурой, незаметно подкравшейся из глубины коридора и заглядывающей в помещение внимательными острыми глазками. Незнакомец схватился рукою за горло и нырнул вбок, уступая дорогу. Взвился и опал к его коленям длинный конец серого шарфа, похожего на обрывок веревки. Кумбарович отчего-то передумал выходить и отступил к своему столу. Незнакомец, продолжая держаться за горло, сунул хрящеватый нос в дверной проем и хищно принюхался. Его изможденное лицо с ввалившимися колючими щеками, с красными воспаленными веками, было бледно и сердито. Серые длинные уши плотно прилегали к голове.
— К тебе, Паша! — поспешил предупредить Родионова Кумбарович.
Родионов и сам догадался, что посетитель к нему. С первого же взгляда он безошибочно определил, кто перед ним.
— Прошу, — сказал он обреченно и указал на стул.
— Константин Сущий! — представился незнакомец, усаживаясь на стул. — Отчество опустим, ибо псевдоним. У поэта есть отечество, но нет отчества…
В глазах незнакомца горел немигающий огонек, безумная искра, слишком знакомая Павлу. Они глядели друг на друга не отрываясь. Посетитель наощупь извлекал из сумки нервными худыми пальцами мятую, походившую по редакциям папочку.
Родионов весь поджался и подтянулся, однако скроил на лице приветливую улыбку:
— Стихи?
— Так точно! — звенящим от застарелых обид голосом подтвердил Сущий. — Именно стихи.