Обнаженный меч - страница 10

Несколько писарей с подвешенными к поясам глиняными чернильницами наспех составляли перечень награбленного и списки пленных. Рябой писарь в тулупе, распухшее лицо которого делало его похожим на дива-страшилище, допрашивал пленника, закованного в цепи:

— Как зовут?

— Шибл.

— Откуда?

— Из Билалабада…

— Род занятий?

— Купец.

— Сколько товаров мы у тебя забрали?

— Караван бумаги.

Услышав слово "бумага", рябой писарь обрадовался. Торопливо повесил на шею Шибла свинцовую пластинку. Купец сглотнул слюну и горестно глянул в сморщившееся от смеха рябое лицо писаря. Два волоска на носу писаря вздыбились, как пики. Надо было найти путь к спасению. Мордастый писарь наставительно дернул его за бороду:

— Ты — одна тысяча пятисотый. Запомни! Одна тысяча пятисотый! И проходи направо.

— Ну, что ж, пройду. — Шибл ненавидяще глянул на писаря.

— Эй, толстобрюхий, поди сюда!

— Иду.

— А тебя как звать?

— Салман!

— А ты чем занимался в Дербенте?

— Я — владелец табуна, лошадник. Приехал купить породистого жеребца на конском базаре. Я не дербентец.

— Жеребец, жеребец. Ха… ха… ха!.. Настоящий жеребец — халиф Гарун ар-Рашид!.. Откуда родом?

— Из округа Мимат… Из Билалабада.

— А ты будешь одна тысяча пятьсот первым. Возьми вот свинцовую пластинку, повесь себе на шею. Не бойся, — голова не отвалится. И ты проходи направо.

— Эй, вояка усатый, иди сюда! Кто ты?

Абдулла[26] сердито ответил:

— Я?.. Маслоторговец!

— Чего орешь, здесь нет глухих!

— У меня голос такой.

— Я же сказал: не труби!

От злости оспины на лице толстого писаря сжались, он замигал, губы посинели. Постучав пером по чернильнице, он пригрозил Абдулле:

— Упрямец!.. Как горький лук, слезу из глаз вышибаешь. Если и на невольничьем рынке будешь так орать, за тебя и одного дирхема[27] не дадут. Понял? Запомни, ты — одна тысяча пятьсот второй. Пройди направо.

Абдулла пропустил мимо ушей угрозу мордастого писаря. Мысленно он был в Билалабаде, рядом с любимой женой Баруменд. "Привези мне алычи…" Ишь, на кисленькое потянуло. Беременна, значит. Бедняжка, если не станет меня, кто же вырастит нашего мальца?

Пленные стояли, понурив головы. Каждый думал о своей участи. Богатые купцы раскаивались, что приехали в Дербент: "И товары потеряем, и жизнь! Ну, и напасть?!" Купцы ворчали на халифа Гаруна: "В голове одни забавы. А хаган грабит халифат. Изволь полюбоваться, что хазары вытворяют в Дербенте!"

Пленных, занесенных в списки у ворот Глашатая, хазары угоняли. Шибл и Салман потерянно переглядывались. Только Абдулла бодрился. Конные хазары, размахивая свистящими длинными кнутами над закованными в цепи пленными, погнали их. Кто плакал, кто причитал, а кто скорбно молчал. Вереницы пленных отдалялись от Дербента. Окутанный дымом Александрийский вал оставался позади. Пленные в отчаянии роптали на самого аллаха:

— Да чтоб его обиталище разрушилось!

— Да куда же запропастился он?!

— Что же не приходит нам на помощь?!

Пленных гнали на север. Вооруженные хазарские всадник" хлестали плетьми вышедших из колонны и отстающих. Солнце склонилось к закату, мир погружался во мрак. Голодные, полуголые, закованные в цепи пленники утопали в дорожной пыли. Вдали виднелись снежные горы. Когда обессилевшие матери, прижимая к себе малышей, пытались присесть у дороги[28], передохнуть, хазары тут же хватались за мечи. А иногда, вырвав детей из материнских рук, кидали их на обочину.

— Дуры, чего ради тащите с собой лишним грузом этих воронят?!

Стоны пленниц поднимались до небес. Они истово выкрикивали: "Да разверзнется земля и появится оттуда игид-храбрец, и принесет избавление нам и нашим детям!"

Не давали покоя и стервятники, слетавшиеся отовсюду. Ястребы, раскинув свои широченные крылья, кружили над пленными и вдруг то один из них, то другой стремглав устремлялись вниз и мгновенно хватали когтями детей, копошащихся в яме. Плач иных детей раздавался с неба, куда их уносили ястребы. Матери поднимали вопли, царапали себе лица, били себя по головам и коленям, и, воздевая руки, взывали к небу:

— О, создатель, помоги, что это за напасть такая на наши головы?!

— О всевышний, разве я для ястреба растила-лелеяла свое дитя?!