Обнаженный меч - страница 11
— Аллах, где ж твое милосердие? Ох, горе мне, горе!.. По голосу узнала, это мое дитя унес ястреб!
Много женских трупов оставалось на дорогах. Дети, которые едва держались на ногах, падая и поднимаясь, разыскивали своих матерей, ползая по мертвым телам. Некоторые несмышленыши лежали на окровавленных грудях мертвых матерей. И Абдуллу, и Шибла, и Салмана охватил ужас. Все это им словно бы привиделось в страшном сне.
Салман сказал:
— Хазары — звери!
— Нет, — отозвался Абдулла, — разве вы не видели муджахидов халифа Гаруна? С их зверством ничто не сравнится!
— Проклятье и тем, и этим! — плюнул Шибл.
…На запястье Шибла что-то хрустнуло. Руки его высвободились от кандалов. Он ободрился, на лбу у него от сдерживаемого возбуждения выступил горячий пот. Ржавчина проела обруч и цепь оборвалась.
— Моя цепь оказалось трухлявой, — сказал Шибл, — есть надежда на спасение…
Он украдкой освободил руки Абдулле, а тот в свою очередь помог Салману.
Хазарский всадник носился взад-вперед вдоль колонны, подгоняя пленных кнутом:
— Пошевеливайтесь! Вперед!
Выбрав время, Абдулла внезапно вскочил на круп лошади этого всадника, выхватил у него меч и вонзил ему в спину. Из груди всадника вырвался дикий вопль:
— А-а-а-х!
Абдулла, спихнув его, сел в седло. И, подняв меч над головой, протрубил громовым голосом:
— Братья и сестры, попасть на невольничий рынок равносильно смерти! Не жалейте своей крови. Бейте этих разбойников!
Пленные клокочущей лавой обрушились на хазар. Те никак не ожидали нападения закованных в цепи, изможденных пленников. В сумерках на дороге началось невообразимое побоище!.. Женщины зубами, ногтями впивались в лица, выцарапывали глаза хазарам. Мужчины, освобождая друг другу руки, били врагов кандалами.
— Бей!
— Бей!
— Бей!
— Вот так и подохните!
Хазары пришли в смятение: пленных было много, а их — мало. Пленные, срывая с себя свинцовые пластинки, швыряли их, разбредались в разные стороны. На дорогах оставались только тяжело раненные и мертвые. И Шибл, и Салман уже были в седлах: завладели конями двух убитых всадников. Абдулла сорвал с них свинцовые пластинки и натянул поводья:
— Едем со мной!
…На дорогах, ведущих из Дербента в Барду, столбы пыли упирались в небеса. Между Бардой и Дербентом роились войска хазар. Плодородные ширванские земли вытаптывались копытами коней. Под угрозой оказались и Миль, и Мугань. После поражения войск халифа под Чанаккалой хазары распоясались. Они убивали всех встречных, грабили, жгли города и села. Пленных заковывали в цепи и отправляли хагану.
Наместник Азербайджана Езид ибн Мазъяд был предан мучительной смерти. Весть об этом дошла до Багдада. Поэты Золотого дворца уже сочиняли рифмованные причитания по поводу смерти близкого друга халифа Гаруна — Езида.
Азербайджан остался без правителя. Хаган, извещенный о гибели Езида, творил все, что ему взбредало в голову.
Айзурана хатун, оставшись наедине с сыном, корила его: "В ту ночь предался утехам, не придал значения принесенной мною тревожной вести. Порою от единственного мгновения зависит многое!"
Халиф Гарун, мысли которого все еще были заняты развлечениями, после упреков матери уже который день совещался с ней и с главным визирем Джафаром. Было решено послать на север наиболее сильные и испытанные войска, чтобы остановить и окончательно проучить зарвавшихся хазар.
Гарун даже приказал двинуть против войска хагана резервные пешие и конные части, которые держал в крепостях Шахи, Сенем и Ардебиль на тот случай, если понадобится пригрозить Византии. Византийцы, которые жаждали крови халифа, уже прознали о стремительном нашествии хазар. И потому время от времени завязывались стычки с халифскими стражниками на границе. Халифское войско было озлоблено. Полководцы не знали на ком сорвать досаду, вызванную успехами хазар. Они кидались на север, и по наущению Лупоглазого Абу Имрана обрушивались на повстанцев в окрестностях Базза.
В Билалабадском атешгяхе — храме огнепоклонников собралось много женщин. Здесь была и жена Абдуллы — красавица Баруменд: "Мой верный супруг, не задерживайся в Дербенте! Привези мне алычу. Если рожу сына, имя ему дашь ты, если дочь — назову сама!"