Обретение надежды - страница 29

Вересов вздохнул и потянулся за папиросами.

— Знаете, когда на фронте было страшнее всего? В последние дни. Уже все понимали: конец, и до ужаса не хотелось умирать. А умирали. Даже десятого мая. И двенадцатого. Сейчас уйти из онкологии — дезертировать с поля боя. Поверьте, это не банальность. Сейчас надо вкалывать. Как ломовая лошадь. Вкалывать для праздника. Не смогли помочь полковнику Горбачеву — горько. Спасете сто человек, все равно горечь останется. Но останутся и сто человек.

— Я не могу, профессор, — покачала Нина головой. — Я с ума сойду. Отпустите меня.

— Не сойдете. Вы еще молоды, сейчас решается ваша судьба.

Струсите — будете трусить всю жизнь. Не получится из вас врача, не лгите себе.

Он говорил ей обычные слова, такие же, какие однажды, осенью тридцать седьмого, говорил ему самому его учитель профессор Голиков. В ту пору Николай Александрович тоже ощутил смертельную тоску от собственного бессилия и пришел вечером к Анатолию Ниловичу домой, чтобы сказать, что больше ни в кружок онкологов, ни в клинику к онкологическим больным ходить не будет. Жена профессора и его сын уже легли спать, а они сидели в закутке, отгороженном книжными полками, и Голиков говорил, говорил, говорил... даже не убеждал, нет, думал вслух о том, что нельзя останавливаться, выбравшись в путь, что нужно идти и идти вперед, накапливая по крупицам опыт и знания, и умирать с каждым больным, которому ты не смог помочь, но и воскресать с каждым, кого ты отвоевал у смерти, и вкалывать, не жалея себя, — для победы, даже если она придет, когда тебя уже не будет на свете. Не все солдаты, встретившие на рубежах первый день войны, дожили до победы, но без них, павших, она не наступила бы, без них война окончилась бы не победой, а поражением.

Вересов уже знал, что не отпустит Минаеву из института. С чем обычно приходят врачи и научные сотрудники к директору? Эксперименты, диссертации, ассигнования, трудные диагностические случаи. Зарплата, квартира, как устроить ребенка в ясли... К работе привыкают быстро, дорожат: научно-исследовательский институт — не поликлиника, не надо бегать по участку, высунув язык, и нормы терпимые, и доплаты за работу в зоне открытых изотопов, и ранняя пенсия. Врачевание — работа, такая же, как преподавание в институте: отчитал свои часы, папку под мышку и пошел. Нет, конечно, немного не так, но все-таки, все-таки... Обостренное чувство личной вины — для этого нужно иметь характер. Любить больного, видеть в нем свою мать, сестру, мужа... это ведь пока прекраснодушные мечты. Равнодушных больше, чем любящих. Все делают хорошо, правильно, но любить... Для большинства врачей чувство личной вины перед больным, которому ты не смог помочь, — блажь, пустая трата нервов. А ведь без этого чувства нет настоящего врача. Говорят, скоро машины будут лечить. Какие уж тут эмоции... А я не верю в машины без человека. Из этой барышни может получиться настоящий врач. Более настоящий, чем доктор Ярошевич, которому наплевать с высокой колокольни, операбелен его больной или нет. Важно, чтобы все было по правилам, по инструкциям, по принятым методикам, а будет он жить или умрет — дело десятое. Ты сделал все, что мог, твоя совесть чиста. Но если человек готов бросить аспирантуру, потому что ненавидит себя за никчемность этого «все, что мог», — нет, терять такого человека нельзя. Слишком большая роскошь.

— Вот что, — устало сказал он, — возьмите себя в руки и работайте. Даю вам слово: придете с этим заявлением через год — отпущу.

— Хорошо, — ответила Минаева и встала. — Я попробую. Не знаю, профессор, боюсь, что у меня ничего не получится.

— Получится, — уверенно сказал он и тоже встал, и заглянул ей в глаза, близко-близко, и увидел, что глаза у нее какого-то странного светло-зеленого цвета, как первая трава на пригорках...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Так уж получилось, что именно дружбе с Федором Белозеровым Вересов был обязан и своим постом директора Сосновского НИИ онкологии и медицинской радиологии, и высоким положением, которое занимал в медицинском мире республики. Разумеется, дело тут было не только в дружбе: положение — не путевка на курорт, которую можно по-свойски устроить приятелю, в расчет идут научные заслуги, а Николай Александрович обладал известностью первоклассного хирурга и исследователя. Многие из доброй полусотни научных работ, опубликованных им, давно вызывали пристальный интерес хирургов и онкологов как у нас в стране, так и за рубежом. Но все-таки, не вмешайся старый и верный друг в его судьбу, не вытащи из Военно-медицинской академии в Сосновку, как знать, сколько лет Вересов еще оставался бы старшим преподавателем, мечтающим не о научно-исследовательском институте — о таких вещах старшие преподаватели даже со степенью доктора наук и не мечтают, — а хотя бы о кафедре. Слишком уж велико ярчайшее созвездие талантов в академии, слишком уж мало вакансий. Так мало, что можно всю жизнь проходить в полковниках медицинской службы, не дослужившись до генеральских погон, будь ты хоть семи пядей во лбу. Разве что в утешение дадут, выправляя на пенсию, да только мало кого такая перспектива греет. Тем более что прямой и резкий характер Вересова отнюдь не способствовал его успешному продвижению по служебной лестнице, и сам он это хорошо понимал.