Обретение надежды - страница 31
Из четверых радовались направлению лишь Илюша Басов — его отец был хирургом, и Илюша мечтал о медицинском, да Алесь Яцына — он тоже хотел стать врачом. Вересов и Белозеров целую неделю клокотали от обиды на Марата, на членов бюро и незадачливую свою судьбу. А затем получилось как-то так, словно они чуть не с первого класса собирались поступить именно в Военно-медицинскую академию, и никуда больше. Что это было — легкомыслие? Неопределенность юношеских устремлений: какая разница, где учиться, если еще вся жизнь впереди, не понравится — двадцать вузов сменить успеешь! Смутное предчувствие будущего призвания, словно из-за плотного занавеса проглянувшее из-за не шибко красноречивых слов комсомольского секретаря? Магия слов: «Военная академия»? Ведь совсем не обязательно добавлять: «медицинская», можно короче, а как звучит! Наверно, все вместе. А еще то, что уже совсем немного времени оставалось до первых схваток с фашистами, и если бы Марат сказал, что Красной Армии позарез нужны не военные врачи, а, например, интенданты, побузив недельку, они безропотно пошли бы в интендантское училище. Потому что не существовало для них, восемнадцатилетних, ничего на свете важнее, чем быть позарез нужными Красной Армии, любая мечта перед этой казалась мелочной и эгоистичной.
Успешно пройдя медицинскую и приемную комиссии, четверо минчан поселились коммуной в казарме-общежитии на Выборгской стороне, неподалеку от Финляндского вокзала. Жили весело и шумно, как все студенты той поры. Правда, «курсачам» было полегче: не приходилось заботиться ни о еде, ни об одежде — выдали комсоставские гимнастерки с отложным воротничком, шинели, сапоги, поставили на довольствие, — зато ж и нагрузочка у них была — с вузовской обычной не сравнишь. Кроме учебных предметов и практических занятий, курс молодого бойца, караульная служба, хозяйственные работы — день пролетит, свободной минутки не выкроишь. Да и дисциплина — не то что у штатских. Подъем, зарядка, уборка — все расписано по минутам. Строем в столовую, строем на лекции, строем на практические — без увольнительной от начальника курса носа за ограду не высунешь. А увольнительные давали редко, по воскресеньям, да и то не каждую неделю. Чуть проштрафился: складка на постели, не козырнул вовремя — только из окна городом и полюбуешься. Служба — не дружба.
Несколько человек не выдержали — их отчислили. Четверке сдаться не позволяло самолюбие: тянулись друг перед другом изо всех сил. Тянулись — и втянулись, привыкли, вошли в четкий ритм армейской жизни, перестали тяготиться ею.
Когда начались события в Испании, все четверо подали по команде рапорты с просьбой направить добровольцами в республиканскую армию. Такие рапорты начальник академии получал кипами. «Поспеете, навоюетесь, пока обойдутся без вас, учитесь лучше», — устало отвечал он. Начальник сам рвался в Испанию, но его не отпускали.
Николай перерисовал из атласа карту Испании. Она занимала всю стену над его койкой. Карта была утыкана красными и синими флажками. По ночам Николаю снилась река Гвадалахара. Почему-то Гвадалахара была похожа на Свислочь, — такая же тихая и извилистая, в густых зарослях аира и верболоза, только берега изрыты окопами и опутаны колючей проволокой. И выжженные каменистые плато Валенсии снились ему, и тупорылые немецкие танки, и раненые бойцы интербригад, которых он выносил с поля боя.
«Они не пройдут!» — размашисто написал на карте Испании будущий военврач лозунг сражавшихся республиканцев. Они прошли. И было так горько, словно именно Вересов, Яцына, Басов, Белозеров в этом виноваты. Вот если бы послали их, тогда бы наверняка не прошли. Но к той поре ребята уже понимали, что главные бои с фашистами — впереди. Правда, они не думали, что их остановят аж под Москвой и у Волги, в центре России, но кто тогда об этом думал...
2
Как-то в вестибюле главного корпуса академии ребята увидели объявление, приглашавшее слушателей четвертого-пятого курсов на занятия научного кружка онкологов при кафедре факультетской хирургии.
— Пойдем? — спросил Николай, которого одолевала неуемная жадность увидеть, узнать, испробовать все, о чем совсем недавно не имел ни малейшего понятия.