Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском - страница 11

— Марксизм применим к европейской действительности, но не к российской.

— Повторяетесь.

— Да, и буду повторять: мужик прошел школу социализма в сельской общине. Она веками приучала его к коллективизму. А где получить подобное обучение пролетарию? В трактире?

В разговор вмешался молчавший до того Лазарев:

— Крайности, Богомазов. Долг интеллигента подготовить фабрично-заводской люд к восприятию социалистических идей в рабочих кружках самообразования.

— Знакомые речи, — усмехнулся Богомазов. — У вас это называется бороться за единство пролетариата. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Позвольте спросить, сколько столетий вы будете ждать этого единения?

— Хотите знать, Иван? — Павел подался вперед, положил на стол локти. — Недолго. Может быть, наше поколение уже увидит, как рабочий класс социально обновит землю, создаст общество, где не будет ни царя, ни фабриканта, тогда и мужик получит освобождение.

— Это по Марксу? — снова усмехнулся Богомазов.

— Я не причисляю себя к глубоким знатокам марксизма, но надеюсь, что именно по Марксу, — сказал Точисский.

— У России свой самобытный путь, — снова завел Богомазов.

Разговор начинал тяготить Павла. Битый час все об одном.

Он не успел возразить — заговорил Лазарев, который во время спора с интересом глядел то на одного, то на другого.

— Да бросьте, вы и деревни толком не знаете.

— Ах, простите, запамятовал, вы, Дмитрий, имеете знакомство с селом и русским мужиком через родственничков. Ведь ваш дядюшка поместьем владеет изрядным, не так ли?

— Совершенно верно, я насмотрелся на деревенскую жизнь в отрочестве в поместье дяди. — Лазарев не принял иронического тона. — Ваши же товарищи, Иван, деревню знают по кратковременным вояжам. Откуда им понять, увидеть, что деревня давным-давно неоднородная. Кто деревню в кулаке держит? Крестьянин с крепким хозяйством. А община самодержавию — для удобства выколачивать подати. Повидал я, как община на сходе подати распределяла: всем поровну — и богатею и бедняку.

— Стыдно, Лазарев, на мужике вся Русь держится. Мужик Россию кормит и еще хлеб Европе продает, а вы о деревне с издевкой. И коли существуют сильные мужики, которые фабрично-заводскому люду свою продукцию продают, то этому мужику в ноги поклонимся. Было бы их поболе на Руси. Такие мужики корнями в землю вросли, они основа общины. Крестьянская община — наша гордость, основа России, ее прошлого, настоящего, ее будущего.

— Ну, договорились, — поднял брови Павел, — до сильного мужика. Тот ровно клещ впился в безземельного, безлошадного крестьянина. И гнет мужичок-бедняк хребет на поле у мироеда. Кредо народников — сильный мужик. Ему служат, его защищают. Социализм ли это, позвольте вас спросить? Нет, здесь никаким социализмом не пахнет.

Богомазов резко отодвинул стул.

— Нет, господа, вы не созрели для революции. И в суждениях опрометчивы. Настанет время, будете сожалеть, скажу больше — каяться в своих действиях. Идя к вам, я еще не терял надежды убедить вас. Печально. Премного благодарен за теплый прием. — Раскланялся полушутливо.

Когда за Богомазовым закрылась дверь, Павел вслед ему проговорил:

— Как сказано в священном писании: не ведают, что творят.

И долго молчал. Потом сказал с горечью:

— Значит, арестовали Димитра Благоева. Только-только начали зарождаться рабочие кружки, а по пим уже ударила полиция. — Встал, походил по комнате и, остановившись перед Лазаревым, произнес в раздумье: — А что, Дмитрий, мне одна мысль богомазовская пришлась по душе. Я имею в виду политическую пропаганду среди питерских рабочих. Принимаем? Создадим кружки самообразования, будем воспитывать в них социал-демократов. Но надо, чтобы наша пропаганда доходила до рабочих. А то будем рассказывать им о прибавочной стоимости, сыпать Марксом, а рабочему непонятно. Надо на примерах их жизни растолковывать, как российский капиталист угнетает пролетариев.

Министр внутренних дел граф Дмитрий Андреевич Толстой, седой, властный, изменив на сей раз своим привычкам, изволил чуть понежиться в широкой кровати под голубым атласным балдахином. Но, вспомнив, что пригласил на девять шефа корпуса жандармов, резко позвонил в серебряный колокольчик.