Обрушившая мир - страница 4

Я кошусь на нее. Она с живым интересом рассматривает людей, радостно дергая пушистой кисточкой хвоста, а я совершенно не понимаю, откуда в ней столько радости и света. Будто и не демон вовсе, честное слово.

Она кого-то мне напоминает, но этот «кто-то» надежно упрятан в самые недра памяти, и вытаскивать его оттуда нет никакого желания. Да и другая Ишим совсем, какая-то очень маленькая и тоненькая, защищать ее хочется.

— А ты Рай помнишь? — вдруг спрашивает она.

— Что? — Я от неожиданности вздрагиваю.

Рай был так давно, что потихоньку начал исчезать из памяти, стираться первыми стали детские воспоминания, и вот я не помню уже лиц и имен своих родителей, зато необычно ярко и подробно могу вспомнить их золотую кровь, стекающую с помоста, где они были казнены. Я сама хочу забыть полностью, но никак не выходит.

Я — удивительно — помнила, например, каждое дерево в Саду, даже злополучную яблоню, гордо торчащую посередине, помнила сияющие небеса и великолепный дворец, куда пускали лишь архангелов. Все это тогда казалось чудесной и недостижимой мечтой. Теперь же, если подумать, я нахожу деревья кривыми и старыми, отжившими свой век, небо с сотнями солнц — режущим глаза, пропуск во дворец — несправедливым, а улыбки ангелов — натянутыми.

Ад не любили за то, что там все без прикрас. Для понимания этого надо было побыть в Раю и устать от показного Света.

— Ебала я ваш Рай, — говорю я, понимая, что достаточно долго молчу. — Ничего хорошего там нет, только все притворяются святыми и прекрасными.

Ишим почти расстроена: она, по правде говоря, хочет попасть на Небеса, только чтобы посмотреть на их величие, которое воспевают в своих сказаниях даже демоны. Золотая мечта. Как-то раз ей даже удалось просочиться к райским вратам на минуточку, увидеть краем глаза, но она была успешно возвращена.

Я бы смотрела. Смотрела, как Рай исходит жаром, плавится, ложится пеплом к ногам. Но глазеть на закрытые ворота — как по мне, глупость.

— А летать тебе не страшно? — интересуется Ишим.

Сдерживая раздраженное шипение, смотрю наверх. День расспросов какой-то, а ведь я собиралась отдохнуть.

— Не страшно, — с показной небрежностью, отчасти желая успокоить, говорю я. — Встречаюсь иногда с ангелами, но от них легко отбиться.

— Ты тоже ангел, — не унимается Ишим.

Я сразу собираюсь, серьезнею. Пусть у меня крылья за спиной, но светоносных я ненавижу чистой и лютой ненавистью — за казненных родителей, за оборванные крылья, за растоптанную жизнь. Каждый, кто вспоминал о моем прошлом, долго об этом жалел и трижды думал потом, прежде чем опять называть меня ангелом. А на Ишим рука не поднимается.

— Я далеко не ангел, — ухмыляюсь я.

— Врешь, — честно заявляет та. — А летать — это здорово!

Мы и летали однажды: я подхватила, утащила забавно кричащую и слабо сопротивляющуюся демоницу в адское красноватое небо, и она округленными от ужаса и восторга глазами смотрела вокруг, цепляясь за мою шею. Да вот руки устают, нести тяжело, и не видать ей никогда неба, не чувствовать наслаждение, с которым ввинчиваешься ввысь, взбивая крыльями упругий воздух. Но с ее чистой детской мечтой не хочется спорить, и я молчу. Ишим, не дождавшись ответа, снова уставилась на асфальтированную дорожку, но более угрюмым взглядом, чем раньше. Пожав плечами, я встаю и убираю крылья: если долго держать их на холоде, потом будет трудно лететь.

Я отряхиваюсь от пепла.

— Кара! — раздается громогласное позади.

Ничуть на него не реагирую, Ишим же едва не падает вниз от неожиданности, но я успеваю подхватить ее за ворот свободной рубашки. Сообразив, кто именно явил свой темный лик, она испуганно приглаживает волосы и отряхивает одежду от незримой пыли. Самаэль — Антихрист, сын Люцифера и первой из человеческих женщин, еще сущий мальчишка и бездельник — с легкой улыбкой следит за ее попытками выглядеть достойно звания демона. Я удрученно качаю головой.

— Чем обязаны? — кривлюсь напоказ, самой неприятно.

— Меня больше интересует, почему я обязан вас искать, когда вы прохлаждаетесь.

Спорить с Антихристом никто бы не решился. Но у меня, все по его же формулировке, мозгов и совести нет совершенно. И если насчет первого он сильно ошибался, то отсутствие второго — тут не поспорить, это врожденное.