Обрушившая мир - страница 8

Есть желание выпить чего-нибудь покрепче кофе, но что-то меня останавливает. Глядя через тонкое стекло окна на заходящее ненастоящее солнце, я решаю, что с меня хватит. Довольно всего этого. С каких пор в Аду мне надоедает участие друзей и улыбки?

С каких пор у меня вообще есть друзья? Нельзя, нельзя привязываться, их всех растопчет, размажет по земле война.

Вслед за Нат я выхожу из дома, тщательно запираю дверь и прячу ключи в карман штанов из темной ткани, похожей на джинсу. Мне вежливо улыбается соседский ребенок, с которым я сталкиваюсь, пока спускаюсь по старой лестнице, где-то рядом воет и скребется в дверь адская гончая. Путь у меня знакомый, как и всегда, проложенный за многие месяцы, и я медленно иду, поглядывая на темнеющее небо, раскланиваясь со знакомыми.

Бар все такой же: темный, страдающий от недостачи осветительных кристаллов, переполненный всякой пьянью из самых бедных районов. Я, расплачиваясь старой монетой, найденной в кармане, беру себе бутылку крепкой мути, которую кто-то по ошибке обозвал виски, забиваюсь в особо темный угол и там могу позволить себе сорваться на смех: да я такая же, как они, я тоже топлю бездействие алкоголем, прячусь тут, вместо того, чтобы попытаться отбить Ад от ангелов. Вокруг успокаивающим морским прибоем шумят голоса, и я пью, не замечая этого, все больше и больше. Пьянею и смелею, и тоже вклиниваюсь в спор, лаюсь с кем-то, лезу давать по наглой харе, и все мешается в алкогольном помутнении.

В какой-то момент я обнаруживаю себя в центре зала, забравшуюся на стол, горланящую что-то злое и бессильное, размахивающую пустой почти бутылкой. Скалюсь во внимательные лица.

— Смотрите, сукины дети, — кричу я, не отделяя себя от демонья, — смотрите, до чего мы опустились, как мы не можем защитить свой дом от бесконечных нападений. Наши родные, наши дети гибнут на границе, а мы только и можем, что отправлять еще и еще. Навстречу недостижимой победе. Бросьте, мы и тысячу лет назад знали, что этой битве нет конца, знаем и сейчас, а по-прежнему с ебаной христианской покорностью подставляем щеки под их хлесткие пощечины! Ну, кто скажет, что это не так?! У кого тут не гибла семья, неясно, ради чего?! — Я останавливаюсь, я слушаю блаженную тишину, слышу общий вздох, вижу дикий свет в их глазах. — Мы все боимся этих светлокрылых, дрожим в норах! — продолжаю страшно. — Боимся наконец посмотреть правде в глаза: их Бог ушел, оставил нас грызться одних. Мы можем их победить. Можем положить конец войнам и смертям. Вместе. В последней, Святой войне. Повергнуть их в прах раз и навсегда. Хватит бояться страшного слова «Апокалипсис», может, мы и были созданы ради того, чтобы его начать.

Мои слушатели разражаются сотней голосов, стоит мне умолкнуть, и я тону в их шуме. Тону, но в последний момент замечаю нескольких демонов, стоящих у стен. У них слишком лощеные и умные лица, слишком проницательные. Слуги Сатаны неотрывно следуют за мной, и я дала им достойный концерт.

Завтра я могу не проснуться или же проснуться в тюрьме; все не важно. Не важно, как я, пьяно шатаясь, добредаю до дома, как мучаюсь с заклинивающим замком и бессильно пинаю ногой стену. Как дико вою, точно обезумевшая тартарская гарпия, а мне вторит тоскливым голосом соседская собака.

Я, не раздеваясь, падаю на кровать и закрываю глаза. В голове все мысли о последних днях, об Апокалипсисе, о его притягательной неизбежности, о том, как можно уничтожить Небеса, и я усиленно пытаюсь их отогнать, чтобы поспать спокойно. А потом все же проваливаюсь в забытье.

Сны — липкие, как клочья старой паутины, и темные, пачкающие меня, словно чернила. Просыпаюсь я несколько раз, но все равно упрямо пытаюсь заснуть. Сны не отступают, все набирая обороты. В какой-то миг мне чудится, что я, потеряв крылья, падаю во тьму, скованная страхом, оттого что больше не могу летать.

Я открываю глаза и понимаю, что меня колотит дрожь. С трудом встав с кровати, я ползу на кухню, где залпом опрокидываю в себя две кружки воды. Почувствовав себя немного получше, оборачиваюсь к окну.

В стекло ветер бросает пригоршню алого песка. Хочется думать, что он сам по себе такого цвета, а не из-за впитанной крови. Где-то вдалеке гремит битва, отзвуки которой отлично доносятся до окраин города, прилежащих к пустыне.