Объяснение в любви - страница 3
«К этому дому надо привыкнуть», — подумала она и вспомнила мать, которая почему-то сюда никогда не ездила.
И робость тронула ее сердце. Сомнение. Какой-то западни она не рассмотрела. «Я еще не знаю, как живет мой отец, — сказала она шепотом себе, — я ничего не знаю. Мать никогда не говорила, почему он бросил нас давным-давно».
В зеркале она увидела свои задумчивые глаза. Ничуть не хуже, чем у какой-нибудь кинозвезды.
И она вышла к отцу розовощекой, с блестящими, ожидающими открытий и новостей, глазами, сознавая себя прекрасным и решительным человеком. И поняла, что отец уже успел ее полюбить и готов для нее сделать все-все на свете. Это она заметила тотчас по его радости, возбуждению и удовольствию ее видеть.
Стол был уже накрыт.
Пока она ела, отец все смотрел на нее и только улыбался, встречаясь с ней взглядами. Все время был наготове, едва заметив ее желание, тут же его выполнить.
Ей было хорошо. Еще никто и никогда за ней так не ухаживал.
И было непонятно, как это она могла жить где-то далеко от отца, который так любил ее и заботился о ней.
«Он просто не мог полюбить, потому что не видел и не знал меня», — решила она, стараясь не отпустить от себя такую нужную ей радость и тем самым заглушить свою печаль и боль.
Она вопросительно посмотрела на отца. И он кивнул головой, словно говорил: «Да, да. Так оно и есть».
Анечка хотела и начинала любить отца. Так долго его не было! Даже не верилось, что перед ней сидел и ухаживал за нею ее родной отец.
Свою улыбку она узнавала в его улыбке, в особом движении губ, когда он оживлялся или становился задумчив, серьезен. Узнавала свои глаза, привычку еще с детства как бы невзначай потирать правую бровь, при этом чуть скашивая в сторону глаза.
Утром следующего дня Анечка увидела на кресле, рядом с диваном, на котором спала, этюдник, подрамник, краски, холсты.
Анечка обрадовалась.
Потом испугалась.
Быстренько все рассмотрела.
И снова легла в постель, словно уже болела не первый день и надо было обязательно лежать, чтобы выздороветь, дождаться момента, когда станет дозволено выйти на солнышко и преодолеть первое сладкое головокружение, свою памятную неуверенность, отчаянную робость и волнение.
Отец ушел на завод, где работал начальником АХО.
Она позавтракала. Прочитала невнимательно в десятый раз бодрую записку, думая про кисти, их так хотелось взять в руки.
Анечка посмотрела в зеркало.
Оранжево-золотистый цвет отразился от ее глаз.
Она смешала краски и положила этот цвет на холст, загрунтованный и готовый к работе.
Анечка очень живо увидела материнское лицо и принялась его писать. Мать смотрела беспокойно, прищурившись, как будто все вглядывалась в даль, куда она уходила.
«Я не ухожу, — сказала она, — мне больно, что я уехала, что я здесь, что хочу и не могу назвать отца своего отцом. Мне плохо, мама. Горько. Тяжело. И все потому, что у отца мне стало хорошо и спокойно. Он же ведь бросил нас! Бросил, мама! Я этого не забыла и не могу забыть!
Но у тебя немножечко другие должны быть глаза.
Не такие грустные и безнадежные.
От таких быстро устаешь.
Не надо смотреть тоскливо. Вечно несчастные глаза нельзя любить. Они мучают и не дают отдохнуть. Помнишь, как ты улыбалась, когда я уезжала в Пермь? Еще немного повернись, ведь ты меня тоже видишь за горизонтом, как и я тебя».
Стенные часы пробили, и она их не услышала.
Потом часы отзванивали много раз.
И неожиданно вспыхнул яркий, ослепительный свет в комнате, где она работала. Темными пятнами раздвоились все предметы, закружилась по кругу мебель. Затем Анечка увидела отца и впервые вспомнила, что зовут его Андрей Петрович. Увидела за окном темень в бусинках далеких звезд.
— Не надо. Ничего не надо, — сказала она раздраженно от хлынувшей в ее тело усталости и нетерпения работать дальше, — зачем ты мне помешал? Теперь я забыла, что мне надо делать. Все лицо забыла.
— Уже поздно, — сказал отец осторожно, — я думал, ты куда-то ушла, так было тихо, мрачно и тяжело в квартире.
Анечка оттеснила его в коридор.
Андрей Петрович вышел на кухню и взволнованно закурил. «Как хорош тихий погожий вечер! — повторял он непрестанно. — Как хорош вечер!»