Обычные суеверия - страница 43

В бреду он то богохульствовал и ругался, то шептал молитвы на латыни. Через неделю скончался от антонова огня. Перед смертью он ненадолго пришел в себя, и экономка еще долго вспоминала, как по лицу отца Иоганна катились крупные слезы.

— Там огонь, Эльза! Негасимый огонь… Я видел его. А теперь я иду туда навечно… — прошептал он.

В ночь перед Рождеством судью фон Шнеевейса разбил жестокий апоплексический удар. Он прожил еще полтора года, пуская слюни, марая простыни и мыча что-то невнятное, пока не скончался в жаркий летний день, подавившись собственным языком. Граф Пургшталь все так же продолжал навещать его молодую жену по воскресеньям. Благородный человек, он так сочувствовал горю бедной женщины!

Видать, его сочувствие привело к тому, что спустя полгода после смерти мужа кроткая белокурая Эдельберта родила мальчика. Ребенок унаследовал имя и состояние судьи и орлиный нос и рыжие волосы графа.

Атенштадт окончательно проигрался в карты. После того как охота на ведьм мало-помалу пошла на убыль (курфюст баварский Людвиг, обеспокоенный, что, если так пойдет и дальше, в городе Аугсбурге не останется ни одной женщины, распорядился запретить допросы под пыткой в своих владениях и давать каждому оговору формальный ход), денежный ручеек, питающий пагубную страсть, стал иссякать. А денег, как назло, требовалось все больше — в игре пошла сплошная черная полоса.

Пришлось продать дом, чтобы покрыть хотя бы часть долгов. Атенштадт потерял место в магистрате, почет и уважение соседей и друзей, но влечение к азартным играм не оставляло его. Когда жители Аугсбурга стали шарахаться от бывшего помощника судьи, как от зачумленного, он бежал в портовый город Гамбург, где всегда немало ошивалось пришлого люда.

Там Атенштадт вскоре опустился окончательно. Вряд ли кто-нибудь из прежних знакомых сумел бы узнать почтенного члена судейской коллегии в грязном оборванце с лихорадочным блеском в глазах. Он стал завсегдатаем притонов в порту, где игра нередко заканчивалась потасовкой, а то и ударом ножа.

Как раз накануне праздника Воскресенья Христова, когда все добрые христиане приходят в храм, дабы очиститься от грехов, в таверну «Старая черепаха», где в это время шла азартная игра, пришел высокий бледный господин, одетый во все черное. Не говоря ни слова, он сел за стол и бросил перед собой горсть золотых монет.

Все, кто был в тот час в таверне: пьяные матросы, раскрашенные портовые шлюхи, пронырливые личности неопределенного рода деятельности, сам трактирщик — потом говорили, что при виде странного гостя почувствовали необъяснимый страх. Даже собака забилась в угол и тихо скулила. Никто не осмелился подойти и заговорить с незнакомцем.

Атенштадт сидел в углу и тянул из кружки кислое пиво. Как раз вчера он снова проигрался в пух и прах. Будь проклята эта полоса невезения… Он завистливо косился на золото, призывно блестевшее при свете тусклой сальной свечки, но подойти не смел. Когда незнакомец обернулся, Клаус вздрогнул от неожиданности.

— Эй ты! Сыграем?

— С радостью, милостивый господин! Но мне нечего больше поставить…

— Если выиграешь, заберешь все это. А если нет — пойдешь со мной.

Усилием воли Атенштадт подавил внутреннюю дрожь и сел к столу.

— Сдавай! — незнакомец протянул колоду.

Сердце радостно затрепетало в груди бывшего судейского чиновника.

За время, проведенное в притонах, он научился некоторым маленьким хитростям. Этот странный господин, похоже, ничего не смыслит в игре, а золото — вот оно! Неужели наконец-то настал долгожданный миг удачи?

Пока Клаус тасовал и сдавал карты, руки слегка дрожали от возбуждения. Вот так… Так… И так… Открыл свои карты, побледнел и закусил губу до крови.

Он ушел с бледным незнакомцем в черном, и больше его никто никогда не видел.

Писец Йозеф Шнайдер пропал из города в ту же ночь, когда Доденхайм умер в застенке. Что с юношей стало дальше, никто не знал…

А через двадцать лет в Эльзасе объявился ученый монах Лафатер. Он был весьма сведущ в богословии, но вот странность — ни один монастырь или университет не числил его в своих учениках. Зато написанный им трактат «О нечисти, нежити и злобе сатанинских духов» надолго пережил своего создателя, и люди просвещенные часто ссылались на сей труд, доказывая необходимость более тщательного рассмотрения аргументов против обвиняемых в колдовстве.