Обыкновенный день - страница 3
Звезды надо мной...
Но покуда в сердце —
Никакой печали.
Там с любовью рядом
Ненависть цветет
Алою звездою
Пятипалой.
До судьбы.
До вздоха.
До пули влет...
Я О ЗНАМЕНАХ ОГНЕННЫХ...
Я о знаменах огненных,
о флагах,
что красным осеняют и венчают
просторную сплоченность демонстрантов
по датам праздничным и всенародным.
Мы их выносим бережно и свято
из красных уголков, из кабинетов.
Выносим их. И — словно песнь поем
земле и солнцу; к солнцу поднимаем
у всех трибун восторженной земли.
И вот я древко в синеву вонзаю.
И тетя Клава, женщина, которой
досталась от войны в наследство песня
о синеньком платочке, мне кивает
и начинает громко «Марсельезу».
Пою я «Марсельезу». С тротуара
мне машет Клим, сосед мой добродушный.
Он был в полку когда-то знаменосцем.
Сегодня он особенно сияет
и машет детским маленьким флажком.
Я понимаю Клима. Понимаю
необходимость медного оркестра
и праздничного неба солидарность,
одетого в спецовку облаков.
А после в общежитье я спешу.
Мне нужно отоспаться перед сменой.
Заказываю пива у киоска.
С залетною сорокой пререкаюсь.
А после в общежитье я спешу,
насвистывая тихо «Марсельезу»,
ладонью еще чувствуя прохладный
и гладкий ствол стремительного древка.
ВЕСЕННИЙ СНЕГ
А было так:
белым-бело
деревья цветом замело.
Заборы пахли свежей краской.
И был прекрасен
летящий из промытых окон
весны проклюнувшийся кокон —
мотив старинный.
Лебедино
рождалась радость.
И нежданно стал падать он.
Стал падать, падать.
И таять, и вспухать дождинами
на сизых ветках
снег случайный.
Смущенный,
смутный и отчаянный,
он сразу стаял.
Серпантинно
синело взмокшее шоссе.
Земля парилась.
Было дымно
от птиц и музыки.
И смех
сыпуче лился.
О погоде
вещала щедро синева.
Дышали влажно дерева.
Весенний снег...
у подворотен
водой кружил он, вороша
и лист, и мусор прошлогодний,
округе всей отпороша,
о том, что отшумели вьюги
и что зима во всей округе
действительно уже
прошла.
СТАТУИ
Статуи,
Как вам ночами спится,
Если спится?
Что тогда вам снится?
Снятся ли вам добрые ваятели,
Те, кому вы красотой обязаны?
Снятся ли вам строгие смотрители
В синих фартуках, тесемками подвязанных?
Так нежны их руки
И внимательны...
Статуи,
А вам понять такое —
Ливня линии,
Метелей маята,
Медленные, нежные уста,
И на сонных улицах с утра
Тополей зеленое «ура».
Статуи,
Не спится вам, не снится.
Паузой — застывшие ресницы.
Паузой — мерцающие плечи.
И грустить вам не о чем
И нечем.
И чисты вы в красоте своей,
И безгрешны в наготе своей.
Ухожу ль от споров грошевых,
Роюсь ли в искусства тайниках,
Статуи,
О ваших двойниках Думаю —
О грешных и живых.
***
Ходит женщина вдоль по скверику.
Зачарованно вслед гляжу.
С модой самою новой сверено
ее платьице-парашют.
Ее молодость так и светится,
и помадой не сожжена.
Мне о ней говорили соседи:
— Это бывшая чья-то жена.
Говорили о ней соседи:
—Приходил к ней какой-то хлюст...
— Это ль грусть? — говорю. — Разберусь.
Вам-то что, говорю, усердствовать?
Я ведь знаю —
зовут Аленкой.
Слишком долгой была зима.
Знаю — дома пеленки, пеленки,
а давно ль из пеленок сама.
И отдарком какому лиху —
челка, платьице-парашют?..
Я сегодня ее окликну.
«Как, Аленка, живешь?» — спрошу.
СТАРИК
И птиц осенний перелет,
и листьев перелет
на переплет окна
и на
моста литой пролет.
И на руках у высоты
чугунной, словно взят
ты на поруки ею,
ты
вперед спешишь, назад.
Мне не узнать начал,
начал
согбенности твоей.
(Но вот ведь — соловей зачах,
а песенка светлей).
И середины не узнать.
(Но строг и светел лик)...
Прости, старик.
Прощай, старик.
Не обессудь, старик.
Как одиночество твое,
распахнут окоем.
В нем крыл прощальных острие
И листьев лет. И в том
я понимаю, человек,
растерянность твою,
как и листвы последний сверк
за полосою вьюг.
Снуют под мостом катера.
И не спеша, не вдруг
идет природа на таран,
на следующий круг.
ХУДОЖНИК
Снегами взята в белое кольцо
трамвая остановка кольцевая.
Февраль.
И стужа на одно лицо
прохожих лица перелицевала.
В канун сосулек
и в прилет синиц —
сутулость жестов, сумеречность лиц.
Поскольку нам вслепую, по пятам
холодного движенья не отринуть...
Но в самый раз зато
начать картину
«Прилет синиц. Большие холода».
Так он размыслил, человек хороший.
А размышляя, краски разминал.
Он валенки затем и к ним калоши,