Очаг - страница 22
Пишу стихи... И больно и отрадно.
Огонь поэзии открылся мне...
А там костры уже пылают чадно
И книги Гейне корчатся в огне.
Я полюбил впервые... Я вознесся
В мечтах своих превыше наших гор.
А там, в железном «плане Барбаросса»,
Любви и жизни пишут приговор...
О мама, мама! Ты сынов растила,
Мечтала ты о радости в дому,
Не думая, что ранняя могила
Готовится уже не одному...
Сын Магомед. Он педагог. Он учит
В Буйнакском педучилище ребят...
Какую враг ему готовит участь,
Того не знает он — мой старший брат.
А враг шипит: «Нам не преграда — горы!
Дадут приказ — мы их взорвем, сотрем!
«Родной язык»!.. Мы с вами, горцы скоро
Поговорим на языке своем!..»
Сын Ахильчи... Он будущий географ.
Над картою склонился Ахильчи.
Не слышит брат мой шорохов недобрых,
Угроз, уже таящихся в ночи.
Не думает, что где-то спозаранок
Терзают карту, мир перекроив,
Кружком кровавым обведен Майданек,
Освенцим назревает, как нарыв...
Пока еще все тихо в нашем крае,
И горе словно далеко от нас.
Здесь пашут, строят, землю украшая,
Растят сады...
Но фюрер дал приказ...
Но фюрер дал приказ.
И на рассвете
С небес обрушился ревущий град.
Дома взлетают...
Матери кричат.
И погибают маленькие дети.
И завертелся мир и полетел
Вниз, под откос поломанной арбою...
В полях растут стога кровавых тел...
Скупее, реже письма с поля боя.
И если почтальон стучится в дверь,
Мать открывает двери, чуть помешкав:
Не верит мама камушкам теперь —
Их обещанья были злой насмешкой.
Ты различаешь белый свет едва,
В усталом сердце отдаются взрывы,
Но поднята высоко голова,
И это знак, что сердце мамы живо
И защищать готово сыновей...
И ты поешь...
Вот песня этих дней
Вы, оставившие дом,
Вы — птенцы, вы — сыновья,
Через грохот, через гром
Песня к вам летит моя.
Если в поле вспыхнет свет,
Обернитесь на закат;
Это мама шлет привет,
К вам мечты мои спешат.
Вам легко, и мне легко,
С вами я — сто раз на дню.
И сыночка своего
Я от пули заслоню.
...Но, раненные, падают птенцы,
Но падают в сражениях бойцы.
Приходит похоронка в чей-то дом...
И наша мама так поет о том:
«Что двое дерутся, я часто видала.
Казалось, что тесно соседям меж скал,
Но что же все люди взялись за кинжал?.
Неужто Земли человечеству мало?!
Кончались все драки по первому знаку:
Я брошу платок — пресекается драка.
Неужто покончить с войной не могли,
Сорвав свои шали, все мамы Земли?!»
Вздыхает мама, причитает, просит,
Но дымом горизонт заволокло.
Беда все ближе... Холодает. Осень.
И помню я, как горе к нам пришло,
Как нас оно настигло, наше горе.
О мама! До тебя дошел черед:
Под Севастополем упал он в море —
Пылающий, как факел, самолет.
Что думал экипаж в тот миг, не знаю!
Заскрежетали волны, как мечи,
И птица рукотворная, стальная
Пошла на дно...
А с нею — Ахильчи.
Об этом, плача, рассказали маме.
Но мама не поверила словам:
— Не умер он!.. Над мертвым ставят камень!
Наш Ахильчи еще вернется к нам!
Меня, себя не мучайте напрасно!
Я верю: рассекая толщу вод,
Он выплывет... Ведь он пловец прекрасный!
Наш Ахильчи не умер... Он придет!..
Но горе в двери постучало снова —
Беда одна не ходит, говорят.
Пришло известие из Балашова:
Там, раненный, лежит мой старший брат.
И мы с отцом в дорогу поспешили.
Но поездов быстрей бежит беда.
И мы прочли на братниной могиле:
«Здесь — Магомед Гамзатов из Цада»...
Мы возвратились... Мама онемела.
Качнулась. Губы стиснула в тоске.
И крупная слезинка искрой белой
Блеснула на морщинистой щеке.
Но мама тотчас поднялась проворно.
Сказал ей кто-то: — Черное надень!..
— Нет, нет!.. Я не надену шали черной,
Работать буду в скорбный этот день!..
И, стиснув губы, подавив страданья,
Весь день трудилась ты до темноты...
Так о горянках гордое преданье
Своим примером подтвердила ты.
А много позже, разведя очаг,
Запела тихо. Гневен был напев:
«Слез моих ты жаждал, враг!
Но тебя спалит мой гнев!
С неба шлешь огонь, злодей,
Смерть полям и селам шлешь.
Но от мести сыновей,
Душегуб, ты не уйдешь!»
...Подумать! Грамоте не обучали
Горянок старых — наших матерей,
Но в дни народной скорби и печали
Они предстали мудрецов мудрей.
О матери! Красавицы ущелий!
Достойно лик ваш не запечатлен.
Ни Рафаэли и ни Боттичелли