Очаг - страница 23

«Сердце мое словно гора тревоги.

Бейте в колокола».

1 Мама! На душе — тяжелый гнет.

Жжет меня раскаянье и давит.

С каждым часом боль моя растет —

Никогда, наверно, не оставит.

Мама!.. В ночь мучительную ту

Я, твой сын, с тобою не был рядом.

Тщетно ты меня искала взглядом,

Уходя во тьму и немоту.

Облегчить твоих не смог я мук,

Долг последний свой не отдал маме

И не смыл горячими слезами

Холода с твоих усталых рук.

И не я в февральскую метель

Провожал тебя в твой путь прощальный:

Был тогда я на чужбине дальней,

От тебя за тридевять земель.

2 Вот так все это и случилось, мама.

Нет, оправдаться я и не берусь!..

...Февраль. Я — в Хиросиме. Фудзияма

Сверканьем льда похожа на Эльбрус.

Я — в городе, где на печальном сборе

Всё горе мира нынче собралось.

Я — в Хиросиме, в эпицентре горя.

Тут смертью все пропитано насквозь.

Как все, и я знавал страданья тоже:

Оплакал братьев, хоронил отца.

Но боль ослабнет раньше или позже.

Лишь боли Хиросимы нет конца.

Тут воздух — самый скорбный на планете,

Тут потускнел от пепла солнца диск...

О девочка! О скорбный обелиск,

Тебя журавлик не спасет от смерти!..

Сюда, на мировое пепелище,

И мы цветы с Кавказа привезли,

В холме, который вырос на кладбище,

И дагестанской горстка есть земли.

Война людей косила без пощады,

На здешнем пепле тысячи камней,

Но обожженный камень Сталинграда

К нему приник всех ближе, всех тесней.

...Толпа безмолвна. А над ней, взлетая,

Так неуместно праздничны, пестры,

Лиловой, белой, красно-синей стаей

Качаются воздушные шары.

— Что это значит? — я спросил несмело.

— Эмблемы смерти,— раздалось в ответ.—

Шары цветные — жертвы прошлых лет.

А знак недавней смерти — шарик белый...

В любой душе — своих страданий повесть.

Все ж заживляет раны человек,

Но если ранена у мира совесть —

Она уже не заживет вовек!

О Хиросима!.. Памятник зловещий!..

Сто тысяч жизней разом кончил взрыв,

И люди стали тенями...

Но вещи

Живут, в обломках ужас закрепив.

Останки обгорелого рояля

Как будто шепчут: «Песня умерла».

Часы в тот миг остановились, встали:

Прервалось время под ударом Зла.

...Средь поля — колокол огромный.

Он

Оповещает речью колокольной

О каждой смерти.

Грозный, мерный звон

Сложился в песню у меня невольно.

Из меди густой

И свинца он отлит.

Покрыт серебром

И над миром гудит.

Гудит его медь,

Звенит его медь,

Когда возвещает

Он чью-нибудь смерть.

Но голос печали

С величьем Добра

Связует сияющий

Блеск серебра.

Он мрак разрывает,

Как взрыв, на куски,

Велит нам, оставшимся,

Жить по-людски.

Тот колокол правде

Сулит торжество.

И все колокольчики —

Дети его...

Один из них — вестник

Находок и бед,

Товарищ, ровесник —

Повел меня вслед.

Я помню веселый,

Заливистый звон,

В аульскую школу

Позвал меня он.

И новые страны,

И край мой родной,

Моря, океаны

Явил предо мной.

Зовет он куда-то,

Как встарь, и теперь —

Успехов глашатай,

Свидетель потерь.

И с ним, как бывало

Сливаясь душой,

Я — колокол малый —

Бью нынче в большой,

В тот самый, что здесь,

В Хиросиме, стоит —

Из горя людского

И гнева отлит...

Разносится далёко мерный звон,

У всех живущих память пробуждая.

И я в тот страшный день перенесен,

Когда явилась миру воля злая...

Я вижу, вижу, как по небу мчится

Неотвратимая «Энола Гей»...

Какой безумец смертоносной птице

Дал имя матери своей?!

Летит она, проклятая «Энола»...

Часов еще не оборвался ход.

Щебечут дети, собираясь в школу.

Никто еще не знает, что их ждет...

Когда б вмешаться в это нам бы, мне бы!..

Но нет!

И стонет колокола медь,

И тщетно журавля пускает в небо

Японочка, пред тем как умереть!..

Гремит о стенки колокола молот,

Как будто медь пытаясь расколоть...

И душу сковывает жуткий холод.

Я вижу: тени обретают плоть.