Очерки и почерки - страница 20
Тьфу!
Пенкина. Где же наш Ваня?
Пенкин. Где-то наш Иван-дурак?
Ваня(вбегает в женском платье). Вот и я пришла!
Пенкина. Почему пришла? Ты пришел!
Ваня. Нет, я пришла! Папа, мама! Простите меня, мои милые старички. Двадцать лет я вас обманывала. Я не мальчик, а девочка. Я — не он, я — она!
Пенкин. Что я слышу? Он не он! Он — она! Она не он! Она — оно! Я не я и Ваня не моя! (Падает в кресло.)
Пенкин. Ваня, Ваня! Что ты с нами сделала!
Ваня. Папа, мама! Я не хотела вас обидеть. Я думала, смешно будет. А вышло не смешно.
Почтальон(входит).
Пенкин(яростно). Телеграмма! Она! Не телеграмм!
Почтальон. Вам же хуже! Вам телеграмма. А с вас сто пятьдесят два грамма! (Уходит.)
Рубаха(входит). Ванька дома?
Ваня. Я им все сказала. Папа-мама, вот мой муж!
Пенкин. Черт с вами! Прощаю! Только чтобы тройня мне была!
Все целуются.
Чудак-прохожий(в окно). Ребеночек! А кой тебе годик?
Все хором. Трид-ца-тый! Ми-но-вал!
Чудак-прохожий. Вот то-то и оно! (Аплодирует в окно.)
И. Прут
Мстислав Удалой — машинист на пенсии.
Майнриддер — капитан подлодки.
Жюльвернский — старпом.
Торпедюк Игнат Назарыч — круглый сирота.
Торпедюк Донат Назарыч — его брат.
Мотоциклидзе — кавказец.
Бонжур Мишель — француз.
Гаудеамус Игитур — турок.
Колобок — мальчик.
Заваруха — подводник.
Стыдоба — куплетист.
Затяжной — парашютист.
Марина — их сестра. Милосердия.
Отсек затонувшей подводной лодки. Тусклый свет электрической лампочки. По ходу действия он все слабеет и вскоре гаснет. Смутно выделяются в кромешной тьме силуэты изнемогающих героев, чуть слышен их хриплый шепот.
Майнриддер. Докладываю обстановку: настроение бодрое. Лодка лежит на дне моря. Все механизмы отказали. В левом отсеке начинается пожар. Правый отсек затоплен. Сверху нас бомбят. Снизу происходит землетрясение… Воды нет, еды нет. Кислород на исходе. А впереди еще три действия…
Заваруха. Амба! (Стреляется.)
Подлодка. Еще темнее и безвыходнее. Почти беззвучно бредит старый машинист.
Мстислав Удалой. Опять же, значит, собрал он нас, Прут то есть, в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году. Тоже пьеса была, как сейчас помню. Было нас тринадцать, ни один не ушел. Меня на руках унесли. Ну, он мне так сказал, Прут то есть: ты, говорит, старик, все равно не жилец на этом свете, потому как я тебя в следующей пьесе выведу. Уж больно ты колоритен. Вот за колорит теперь и погибаю. Не поминайте, значит, лихом. (Кончается.)
Торпедюк Игнат. Да будет тебе земля Прутом! Хороший был машинист… (Отдает концы брату.)
Торпедюк Донат.
(Отдает концы. В темноте не видно, кто взял их.)
Полный мрак и абсолютная безвыходность.
Мотоциклидзе(с трудом выдыхает). Марина… Мариночка… Хороший ты девушка… Слушай сюда… У меня, понимаешь, чума начинается…
Марина(нежно). Ты всегда был какой-то чумовой…
Мотоциклидзе(мечтательно). Люблю я тебя, Мариш, и все тебя здесь любят… хорошая из тебя мать-героиня вышла бы…
Марина(мечтательно). Может, еще выйдет…
Мотоциклидзе(бешено). Не выйдет! Ничего не выйдет! У Прута всё выйдет. У нас никто не выйдет… (Хрипит. Затихает.)
Марина. Милый… (Поняв.) Любовь — всегда любовь! Смерть — всегда смерть! (Застывает в красивой позе.)
Сверхмрак. Безвыходность доходит до предела и переходит его.
Майнриддер, Жюльвернский, Затяжной, Стыдоба, Бонжур, Гаудеамус Игитур(хором). И мы, Прут, тоже! (Дружно вымирают.)
Колобок(один, мечтательно). А у меня была тетя в отделе распространения. И уж она печатала, печатала, печатала. (Заходится.)
Ввиду отсутствия живых героев пьеса на этом кончается.
А. Володин
Это было вечером, и этот вечер был похож на другие вечера, на два, на три, на пять вечеров. Шел снег. Он, как всегда, напоминал прохожим о первой любви и незаконченном среднем образовании.
Сутки первые. Освещается просцениум. На ящике с «эскимо» обнявшись сидят Любков и Зина. Оркестр тихо играет что-то такое.
Зина(после паузы).