Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв - страница 20

В такой обстановке тяглый посадский мир замосковного города часто не был хозяином своего посада и торга. Служилые люди и церковные землевладельцы с их "людьми" и крестьянами составляли иногда боль­шинство в городе, чаще всего в южных и западных городах Замосковья. Связь поморского города с его областью выражалась в экономическом взаимодействии однородных общественных сил - тяглых торгово-про­мышленных общин. Связь замосковного города с уездным населением выражалась иначе: весьма разнородное в своем составе уездное населе­ние или само стремилось или же вынуждалось к участию в городской жизни, высылало в город своих представителей и через них служило в го­роде своим особым интересам. Служебные обязанности заставляли слу­жилых людей иметь в городе осадные дворы, которыми они иногда вла­дели даже не на частном, а на поместном праве. Как городской домо­владелец, служилый человек был очень далек от посадской общины и холоден к ее интересам; и его дворник, если не был в тягле, также был далек от дел и забот посадского мира. Но с поместьем или вотчиною служилого человека осадный двор был в прямой связи и юридической, и хозяйственной. Так же чужды интересам посадского мира были обывате­ли частновладельческих слободок, обязанные платежами и повинностя­ми не государству, а своим хозяевам и владельцам, и с монастырем или боярским двором связанные крепче, чем с государством. И отдельные лица, приходившие в посад из уез^а на время, сохраняли свои связи с те­ми местами, где они считались "во крестьянстве". Таким образом не­сколько нитей тянулось из города в уезд - к служилому поместью, к бо­ярской вотчине, к монастырю, наконец, к крестьянскому уездному миру; но эти нити не связывали между собой ни разных общественных эле­ментов, сожительствовавших в городе, ни города, в его целом, с уездом; это были частные соединения, не разрешавшие общего диссонанса. Там, где тяглая городская община была многолюдна и экономически сильна, а пришлые элементы слабы, там замосковный посад был близок к помор­скому и почти в той же мере имел характер внутренней однородности; так было на Клязьме, средней Волге и за Волгой в значительных торго­вых городах. Там же, где близость границы или иная причина вела к уси­ленному водворению в город служилого люда и людей частновладельче­ских, там посадская община была слаба и гибла: посад лежал "впусте" и город превращался в крепость с очень разнородным, но, по преимущест­ву, военным населением. Так случилось в городах на Оке и верхней Вол­ге к концу XVI века: здесь служилое население завладевало и посадом и торгом, а посадские люди или разошлись или перешли в гарнизоны - стали теми же служилыми людьми.

Уезды замосковных городов представляли собой уже в XVI веке кар­тину полного развития частного землевладения, вне которого остава­лось лишь небольшое количество дворцовых земель. На поприще зе­мельного стяжания за успех и преобладание спорили, как известно, два московских общественных класса: монастырская братия и служилые лю­ди - бояре и московские дворяне. Ученым, исследовавшим дело, пред­ставляется, что победа в споре оставалась за монахами, которые неуто­мимо собирали земли отовсюду и такими средствами, каких не было в распоряжении мирских людей. Последние добывали себе вотчины куп­лею и выслугою; монастырь не только покупал их, но и получал даром за свою молитву о душе вд ал ельца или его сродников. Мирские люди не имели столько свободных денежных капиталов, сколько имели их монас­тыри, а в деле земельного стяжания свободный денежный капитал со­ставлял главное оружие монастыря. Монастырь обращал его не только на простую покупку земель, но и в денежную ссуду тем же служилым людям под залог их земли, имея в виду оставить за собою залог при неу­плате в срок. Не мудрено, что именно там, где, казалось бы, должно бы­ло процветать боярское землевладение, именно в центре государства, процветало в сущности землевладение монастырское. По счету пахотной земли в Московском уезде, произведенному при царе Михаиле Федорови­че в 1623-1624 гг., за монастырями оказалось до 44% всей пашни в уезде, за вотчинниками до 17% и за помещиками около 22%; иначе говоря, мо­настыри имели больше пахотной земли, чем все вообще служилые зем­левладельцы уезда. Это отношение пахотных земель во владениях цер­ковных и светских владельцев нельзя без изменений переносить в XVI век, ибо в XVI веке, о котором мы ведем речь, монастыри еще не достигли таких успехов в борьбе за земли, а с другой стороны, к концу XVI века и светское землевладение оказалось в критическом положе­нии. Если можно основываться на приблизительном подсчете данных писцовой книги 1585-1586 года по Московскому уезду и сравнивать его результаты с результатами приказного счета 1623-1624 года, то придем к таким заключениям. В XVII веке дьяки насчитали в Московском уезде (без дробей и круглым счетом) 140 тыс. четей в поле пахотной земли; из них порозжих земель было до 25 тыс. четей (18%),. за помещиками до 31500 четей (до 22%), за вотчинниками 23500 чете (до 17%) и за монасты­рями 61500 четей (44%). Книги 1585-1586 года насчитывают в 13 станах Московского уезда до 100 тыс. четей пахотных земель. Из них пустует до 32 тыс. четей в поместьях и вотчинах и сверх того 7500 четей за отсутст­вием владельцев сдано из оброка; стало быть, до 40% пахотной земли вышло из нормального хозяйственного оборота. А остальные 60% рас­пределены так: за помещиками 6% (6227 четей), за вотчинниками 17% (17272 чети) и за монастырями почти 37% (36786 четей). Мы видим, что и здесь монастырь располагает большим количеством пашни, чем все слу­жилые люди уезда, но это главным образом потому, что служилые люди в Московском уезде к концу XVI века оставили впусте почти две трети общего количества земель, которыми могли бы владеть: сохранив за со­бою 23500 четей, они забросили 39500 четей. Нет сомнения, что это бы­ли признаки и последствия землевладельческого кризиса, о причинах ко­торого мы еще скажем; нет сомнения, что на "порозжих" землях когда- то стояло служилое хозяйство и что здесь мы имеем дело не с целиною, которая еще не знала плуга, а с пустошами и перелогом. В тяжелую для землевладельцев пору у монастырей оказывалось больше уменья и средств перенести кризис, чем у служилых людей: последние пустошили свои поместья и вотчины, монашество продолжало копить земли и под­держивало на них свое хозяйство.