Одиссея Троглодита - страница 2

– В Индию, – машинально поправил Миша. – В Кочин3.

– Лэхаим! Вот туда и отвези. И будет, наконец, нам всем счастье.

Когда-то у него было другое имя. Сейчас он помнил ту жизнь смутно, словно она приснилась ему во сне. Помнил ласковые тёплые руки, бравшие его под живот, помнил глуховатый голос, называвший его «Барсик», помнил божественный аромат свежей ставридки.

Её все звали Мироновна. Прошедшие годы стёрли в памяти черты лица, сохранив лишь смутный, как в потемневшем зеркале, образ – белый платочек в синюю крапинку, темную сиротскую юбку да кошёлку, с которой она ходила на базар. Он провожал её до ворот – в те времена он ещё опасался покидать двор – и ждал, когда она вернётся. Тогда они вместе шли домой, ужинали, он забирался к ней на колени и мурлыкал громко и радостно.

Потом она перестала ходить на базар, перестала вставать с кровати. В комнате поселился едкий запах мочи и лекарств. Он ловил на улице мышей и приносил ей, чтобы порадовать. Она улыбалась уголком рта и с трудом гладила его слабеющей рукой.

А потом она перестала его гладить. В комнату вошли чужие люди, положили её в деревянный, пахнущий клеем ящик, а его выгнали прочь.

Много дней комната была закрыта, он упорно приходил, царапал лапами дверь и мяукал. Его гнали, на него кричали и топали ногами. Потом в комнате поселились другие люди, и когда он попытался туда войти, его больно пнули сапогом в бок.

И началась новая жизнь…

В этой новой жизни его прозвали Троглодитом.

В этой новой жизни ему всегда хотелось есть.

В этой новой жизни он научился воровать и делал это так виртуозно, что долгое время люди не понимали, кто крадёт, и на коммунальной кухне шли непрекращающиеся бои. А потом он попался… И теперь война началась уже с ним.

В первый раз, застукав его за добычей мяса из кастрюли, его просто побили. Но воровать он не перестал. Когда чаша терпения жильцов перелилась через край, его поймали и отвезли за Ланжерон4. Он вернулся оттуда на следующий день.

Пару месяцев старался не нарываться. Ловил птиц, и мышей, лазал по помойкам. Охотиться было трудно: прошлой весной в драке с захожим портовым котом он повредил глаз. Глаз зажил, но видел плохо. От голода подводило живот, и иногда, проснувшись среди ночи, он громко орал – не от любви, от голода.

И он вновь занялся разбоем. Во второй раз его засунули в коробку и отвезли довольно далеко. Идти оттуда пришлось целых две недели, он сбил себе в кровь все лапы.

… Троглодит сыто облизнулся. Права была шумная Хеся Эпельман – грудинка оказалась отменной! Только, конечно, весила она не два кило. Он тщательно умылся, весь от кончика рваного уха, до огрызка хвоста – напоминания о неудачной встрече с бульдогом, свернулся клубком и закрыл глаза.

Домой пришёл уже ночью – несмотря ни на что, он продолжал считать это место своим домом. Как обычно, влез в приоткрытое кухонное окно, прислушался, мягко спрыгнул на пол.

Жёсткий обруч с тонкой, но очень прочной сетью накрыл его неожиданно. Троглодит рванулся, запутался, забился яростно, но тщетно – западня держала крепко. Вспыхнул свет, и он увидел почти всех жильцов, столпившихся вокруг.

Здоровенная рука ухватила за шиворот и подняла в воздух. На мгновение ему стало хорошо – в памяти всплыл запах матери, её ласковый язык, гладивший шёрстку.

– Попался, – удовлетворённо проговорил здоровенный мужик. От него приятно пахло морем и рыбой.

И в следующий миг Троглодит очутился в тесном тёмном ящике.

Ящик открылся, когда Троглодит уже поверил, что просидит в нём всю оставшуюся жизнь. Яркий свет ослепил его, а в нос ударил знакомый запах йода, водорослей и свежей рыбы – лучший запах на свете!

Повинуясь инстинкту, Троглодит выскочил и бросился прочь, не разбирая дороги. Когда стало тяжело дышать и начали мелко подрагивать лапы, Троглодит остановился и принялся удивлённо осматриваться вокруг. Если вначале запахи и звуки были привычными, знакомыми с детства, то теперь всё вокруг стало чужим. Странно одетые люди со странными лицами говорили громко, гортанно и совершенно непонятно, и от них непривычно пахло. Троглодит медленно пошёл, внимательно глядя по сторонам и стараясь держаться в тени. Солнце жгло немилосердно. Очень хотелось есть, но в помойке, к которой привёл знакомый запах, рылось несколько тощих дворняг, и Троглодит счёл за лучшее незаметно удалиться.