Однажды в Африке… - страница 12

Девушка-секретарь, высокая, с выпрямленными волосами, и немного похожая на модель Наоми Кемпбелл, внесла графинчик с виски и вазу с кубиками льда. Во время дальнейшего разговора, в который затем включился и заместитель министра, Комлеву последний пообещал незамедлительно подыскать квартиру и для начала направить в гостиницу к Комлеву человека, который ему в этом поможет.

— Этот человек — журналист, но сейчас у него нет постоянной работы. В нашем министерстве иногда находится для него дело, и мы держим с ним связь. Мне жаль, что он невостребован профессионально.

Томас Мутеми собственной персоной предстал перед Комлевым буквально на следующее утро. Был он одет весьма затрапезно, но лицо его светло-кофейного цвета было очень неглупым и с налетом наигранной простоватости, а взгляд был отчетливо-ироничен. В его коротких волосах с подчеркнутой наглядностью торчала шариковая ручка, что, видимо, являлось частью образа, который он себе создал. Этим он как бы говорил о том, что нося одежду белого человека, он может себе позволить держать себя так, как будто на нем не было ничего, кроме разве что набедренной повязки.

У африканцев принято долго и подробно справляться о здоровье, о положении дел собеседника, о его семье и близких, а также о положении дел у них. Но Мутеми окончил в свое время университетский колледж и мог пренебрегать многими местными условностями. Разумеется, общаясь с людьми из народной гущи, он вел бы себя так, как от него ожидали. Но сейчас ему предстояло говорить с человеком, приехавшим из Европы. А там, он слышал и знал из литературы, отношения между людьми суше, да и время там экономят больше, чем в Африке.

— Меня зовут Томас Мутеми, но чаще зовут меня Мфумо, — начал он с любезной торопливостью, чтобы не злоупотреблять вниманием и терпением другого. — Под этим именем меня все знают, хотя в документах оно не значится. Я сразу же перейду к делу, сэр. Вопрос квартиры для вас.

— Обойдемся без слова «сэр», — сделал демократичный жест Комлев, которого смущали некоторые особенности речевого этикета языка, на котором они сейчас разговаривали. Они казались ему устаревшими и даже книжными. В тот момент он еще не предполагал, что и ему придется говорить кому-то «сэр».

— Хорошо, мистер Комлев, — охотно согласился Мфумо. — Отбросим «сэр». Я ведь родился и вырос уже после независимости, но кое-что, видимо, успел всосать с молоком матери. А она, моя мама, принадлежала колониальному прошлому. Отсюда определенное отношение к белому человеку и прочее. Итак, я опускаю «сэр», для вас же я теперь Мфумо.

— Тогда я для вас просто Вадим, — пошел в своем демократизме еще дальше Комлев.

— Не все сразу, мистер Комлев. Всему свое время. Я ведь сын Черной Африки и за ее пределами не был. Я навел справки о квартире для вас, которая только что освободилась, и я не очень советую ее брать. Извините, сколько примерно вам здесь собираются платить?

— Мне сказали, что пятнадцать тысяч пондо.

Комлев еще толком не знал, много это или мало.

— Это не очень много, извините, для белого человека в Лилонгве. Вместе со счетами за все, включая электричество и воду, квартира из комнаты и спальни обойдется вам более чем в треть всего заработка.

Они сидели за низким столиком в номере Комлева и допивали кофе, оставшийся от завтрака. Вороны, галдевшие за открытым окном с самого рассвета, вдруг выжидательно притихли. На крышу дома рядом с деревом, где они расселись, приземлился стервятник и загремел своими когтями по железу.

Мфумо на листке бумаги между тем подсчитывал грядущие издержки Комлева, обосновывая выгоду своего нового предложения. План его был таков. Проживать в гостинице оказывалось дешевле, если платить по тарифу постоянного жильца. А потом, уже не спеша, можно подыскать хорошую и недорогую квартиру.

— Только из этого дорогого отеля «Стэнли», который в самом центре, нужно перейти в другой, менее престижный. У меня есть один на примете. Вполне приличный и тоже с завтраком, но там все раза в два дешевле. Я даже предлагаю вместе туда и поехать.

Странным образом Комлев был рад такому повороту. Во-первых, его немного страшила хозяйственная сторона дела. Бытовое обустройство было всегда его слабым местом. Во-вторых, было еще одно странное соображение, от которого он досадливо отмахивался, но не мог от него избавиться. Время от времени ему вдруг с пугающей очевидностью припоминалось виденное им в том давнишнем сне на его старом теплоходе перед вахтой. И ему казалось, что он узнает в квартире, в которой ему придется жить, ту, привидевшуюся ему во сне, в тот момент, когда в этом тихом сейчас городе шла стрельба и лилась кровь. И тогда тот сон превратился бы в пророческий, и ему надо было бы готовиться ко всяким неприятным случайностям.