Одушевленные предметы

стр.

БАСНИ

Сейчас мне тридцать, а писать стихи «всерьез» я начал в двадцать лет.

Оканчивая среднюю школу, готовился стать учителем. Но получилось так, что поступил в сельскохозяйственный техникум. Полтора года проработал агрономом. Колхозное село много мне давало как начинающему поэту, но, к сожалению, как агроном я мало давал колхозу, и это меня мучило.

Теперь я – журналист. Девятый год «литсотрудничаю» в редакциях районных газет – в Тальменке, в Алепеке, а сейчас в Топчихе.

Мои стихи, басни, сатирические миниатюры печатались в «Алтайской правде», «Молодежи Алтая», в альманахе «Алтай», в центральных журналах. Эта книжка – мой «первенец».

Д. Гоосен
АЛТАЙСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
БАРНАУЛ 1966

ЛАВРОВЫЙ ЛИСТ

Варился борщ из Овощей, что родом
все были с одного, заметим, огорода.
И вдруг, откуда ни возьмись,
попал в кастрюлю незнакомый Лист.
– Ты кто? – спросили Овощи сурово.
– Я, – он с достоинством ответил, –
                  Лист Лавровый.
– Вот без кого неполон был наш борщ! -
хихикнул Лук, прищурившись лукаво. -
Да больно, братец, бледен ты и тощ -
никто тебя и есть не станет, право!
– Меня и не едят:
            я пряность, я приправа! -
– Ха-ха! Подумал ли,
            какой несешь ты вздор?! -
так со смеху и прыснул Помидор. -
Нам, неучам, уж где с тобою спеться:
Лавр, Лавр – не знаем мы подобных
                        специй.
–Не знаете? Так я не виноват,
а к вам меня послали, я считаю,
за мой особый аромат,
которого вам всем, как видно,
                  не хватает.
Тут Овощи за гостя и взялись!
– Дерзить нам смеет завалящий Лист!
Да он невежда, лгун,
                  нахал он просто! -
вскричала Свекла, побелев от злости.
– И долго нам он будет портить кровь?! -
негодовала мирная Морковь.
Картофелине – той была потеха:
рассыпчатым она смеялась смехом.
Весь борщ бурлил, кимпя кипел.
Кричат Листу: – Покуда цел,
проваливай отсюда, вылезай-ка! –
Суд над беднягой был бы крут,
                        да тут
его достала из борща хозяйка.
Людей не раз встречал я вроде
тех Овощей: что чуждо их уму,
спешат охаять – только потому,
что это не растет у них на огороде.

БУДИЛЬНИК-ПУСТОЗВОН

Будильник
так и трясся от усердья.
Давно уж встали все,
но, словно бредя,
средь бела дня
в неукротимом раже
кого-то он будил
и будоражил.
– Дзинь-дзинь! Проснитесь!
Хватит спать, засопи! –
звонил,
названивал,
трезвонил.
Он слезы умиления исторг
У Рукомойника.
Пришла в восторг
и юркая Юла:
– О, как он чуток,
как дальновиден –
это просто чудо!
Не спит, заметьте,
ночи напролет.
А как умеет он
поднять народ!
В свои остроконечные усы
стенные
усмехнулись тут
Часы.
Они-то знали:
неспроста
звонит второй уж раз на дню
Будильник –
не дальше чем вчера
хвоста
ему изрядно накрутили.

ДВИЖЕНИЕ И ТОРМОЖЕНИЕ

Куда несетесь,
                  колеи не зная
сдержала бег колес
            Колодка Тормозная. –
Я с вами не хочу
                  идти на риск:
            машину мигом
разобьете вдрызг!
Всем
      осмотрительность твоя
                  известна,
поставил тут ее
            Рычаг
                  на место. –
Не осади тебя,
            не охлади твои раж
Колесам
            ходу
                  ты совсем не дашь!

ЦЕПКАЯ СКРЕПКА

Десятки лет
            в отделе служит Скрепка,
известная
            своею хваткой крепкой.
Сперва она держалась за Листы,
что не без умысла, как видно,
                        злого
ушатом окатили клеветы
Петрова, Голубева и Козлова.
Потом держаться стала за Листы,
которые доказывали четко,
Что Голубев, Петров, Козлов
                        чисты
и что оклеветали их
                  с расчетом.
Ей все на свете
            безразлично, Скрепке,
за место б только
ухватиться цепко.

КАРАНДАШ БЕЗ СТЕРЖНЯ

Он написать шедевр
            пытался с маху,
но только исцарапал зря бумагу.
– Нажми, нажми! – советуют ему. –
Да заостри внимание к письму!
– Он заострил,
                  потом нажал как следует
усилия его прошли бесследно.
Кричат:
            – Да не с того конца он начал!
А ну, попробует с другого пусть! –
Он пробует –
                  и снова неудача.
И тут все видят:
                  Карандаш-то пуст!

ТОПОР И ПИЛЫ

Вот интересно, –
                  рассуждал Топор,
какой пиле