Огненное порубежье - страница 8

— Ай да Куней! — удивился Михалка.

— Ох-хо, — мужик замотал головой. — Наш-то вой тоже дух испустил — шибко его посекли, шибко… Вот и выходит, со всех сторон нам беда. Половец налетел, кричит: дай! Свой налетел: дай!.. Кому дашь, кому не дашь. А не дашь, силой отымут. Долго ль еще поганым лютовать? Иль сами в своем терему не хозяева?

Всеволод промолчал, накинув на плечи шубу, вышел за дверь. Снег у порога ломался и хрустел, небо вызвездило. В морозном воздухе слышалось хрумканье и фырканье лошадей. Выпряженные, они стояли за углом избы у черного стожка. За стожком едва виднелся плетень, за плетнем тянулась низинка, осыпанная лунным блеском, а дальше темнел лес.

Неуютно было на воле, тоскливо и тревожно. Тишина казалась обманчивой, чудилось страшное: белая ровная пустыня, а на краю ее в космах летучего снега несчетные тени в островерхих шапках на коротконогих быстрых лошадях. И скрип бесчисленных колес уже разрывал морозом скованный неподвижный воздух.

На опушке леса то вспыхивали, то гасли зеленые огоньки. А когда чуть слышный ветер доносил утробное завывание, кони вздрагивали спинами и пугливо жались к стожку.

Кончался солноворот. Зима ходила по крышам, будила баб топить ночью печи, баловалась метелями и рассыпала из рукава колючий иней. Когда она шла по реке, то под следом своим ковала воду на три аршина. А солнце, нарядившись в праздничный сарафан и кокошник, ехало в быстром возке на теплые страны… Шел тревожный декабрь 6679 (1171) года.

Прошло одиннадцать лет.

Изгнав Романа в Смоленск, Святослав Всеволодович наконец-то осуществил давнишнюю свою мечту: сел на киевский стол. Чернигов достался Олегу Святославовичу, а брат Святослава Игорь, как и следовало по родовому счету, стал владеть Новгородом-Северским.

Скоро из далекого Владимира прибыли в Киев с великими дарами послы от князя Всеволода Юрьевича.

Послы ехали долго — через Москву и Чернигов, где по рекам, где посуху; в Киев прибыли погожим весенним днем. Дивились чудной красоте Днепра, истово крестились на золоченые купола соборов, держались осмотрительно, но с достоинством — как повелел им молодой князь. «Шибко-то лбы перед Святославом не расшибайте, — наставлял он, — не на поклон едете, а шлю я к нему послов, как равный к равному. Покойным братом моим Андреем строптивый Киев был взят приступом — про то помните, но и удали своей не к месту показывать не смейте. Время еще не приспело, да и дело у вас полюбовное: сватаете дочь самого Михаила Юрьевича — Пребрану — за Святослава сына Владимира…»

Как наставлял Всеволод, так себя послы и вели. Смотрели, что показывают, а что не показывают, про то не спрашивали; князю Святославу кланялись низко, но не очень, а дочь Михалкову, Пребрану, нахваливали что было сил. Чай, не залежалым товаром торговали…

Долго рядились из-за того, где играть свадьбу. Всеволод настаивал на Владимире, Святослав звал всех в Киев. Но и тут у послов наказ был твердый: Святославу не уступать. Не уступили. Сдался старый князь, не хотел, видать, вместо мира новой ссоры. Тут тоже у него был расчет: нынче ссориться ему не с руки — нынче за киевский стол крепко нужно держаться. А что как Всеволод, окрепнув, пойдет по стопам Андрея?!

Совершив ряд, пригласил Святослав послов на пир. Званы были во дворец бояре и дружина. Дубовые столы накрыли на дворе, из погребов выкатили бочки с заморскими винами, подавали душистые меды и жареных лебедей. Свадьба скорая — что вода полая.

Дружба со Всеволодом была нужна Святославу, чтобы привести к покорности южных князей.

Наказ отцовский Владимиру был строг: судьбе не противиться, а там как бог даст.

Отцовская воля для молодого княжича закон, а Владимир был нрава мягкого: привык за широкой родительской спиной жить без всяких забот. Был он худосочен, плечи покатые, узкие, лицо бледное, бородка русая едва пробивается, глаза добрые, покорливые.

Давыдка, милостник князя Всеволода, кряжистый, кудрявый — смерть девкам, — подталкивал княжича локтем в бок, расписывал ему прелести Михалковой дочери. Владимир, слушая его, краснел, отвечая, заикался.