Огонь и лёд - страница 2

Сим закричал и больше не умолкал. Отовсюду, куда ни глянь, скалился ужас. Но тут какой-то чужой разум коснулся его. Инстинктивно Сим обернулся к каменной колыбели — и встретился глазами с Ночью, своей сестрой. Их сознания потёрлись друг о друга, как встретившиеся во тьме пальцы. Симу стало спокойнее. Он начал учиться.

Отец вздохнул; веки сомкнулись над зелёными глазами.

— Покорми ребёнка, — устало промолвил он. — Торопись. Уже почти светает, и это последний день нашей жизни, женщина. Покорми его. Пусть растёт.

Сим затих, и новые образы, пробившись сквозь страх, затопили его сознание.

Планета была совсем рядом с солнцем. Ночи жгли холодом, дни тонули в огне. Невозможный и яростный мир. Люди жили в пещерах, спасаясь от дикой ночной стужи и дневного палящего зноя. Лишь на восходе и на закате воздух был сладостен и напоён цветами, и тогда пещерники выводили своих детей наружу, в голую каменную долину. На рассвете лёд превращался в ручьи и реки; в сумерках огонь гас и воцарялась прохлада. В это недолгое время мягкой, пригодной для существования температуры люди бегали, играли, любили, освобождаясь от скального плена, и с ними всё на планете принималось жадно, неистово жить. В мгновение ока вырастали растения, птицы пулями чертили небо. Крошечные голенастые зверюшки лихорадочно шныряли по скалам; все старались успеть как следует пожить за этот краткий час передышки.

Да, это была совершенно невыносимая планета. Симу хватило пары часов после рождения, чтобы понять это. Память поколений расцвела в его голове. Всю свою жизнь он проведёт в пещерах, не считая ежедневных двух часов снаружи. Здесь, в лабиринтах каменных комнат, он будет постоянно разговаривать, болтать и болтать с другими людьми, никогда не спать, думать, думать и грезить, лёжа на спине; но не знать ни сна, ни покоя.

И жить ему суждено ровным счётом восемь дней.

Что за жестокая мысль!

Восемь дней.

Восемь коротеньких дней. Неправильно, невозможно — но факт. Ещё в материнской утробе какая-то память крови, какой-то голос, далёкий и дикий, поведал ему, что сделали его быстро и ещё быстрее выбросят.

Роды в этом мире были стремительны, как удар ножа. Детство вспыхивало и гасло. Отрочество раскатывалось молнией в небе — успей увидать! Взросление было сном, зрелость — мифом, старость — реальностью, проворной и неотвратимой, а смерть — столь же быстрым и неизбежным финалом.

Всего через восемь дней он будет полуслепой, слабый, умирающий — как сейчас его отец, вот этот самый его отец, который бессильно таращится на свою жену и ребёнка и плачет. Этот день — восьмая часть его жизни! Нужно успеть насладиться каждой его секундой. Нужно обыскать разумы родителей, может, там сыщется ещё какое-то знание.

Потому что через несколько часов они будут мертвы.

Невероятная подлость! И это вот — жизнь? Разве не снились ему там, во внутренних морях материнского тела, долгие дни, холмы и долины не из жжёного камня, а сплошь из зелёной листвы, с мягким и ласковым ветром? О, да! А если снились, должна же быть в этих снах какая-то правда. Но где найти эту другую жизнь? Как её отыскать? И как успеть совершить такой подвиг за восемь кратких, утекающих сквозь пальцы дней?

Как вообще его народ угодил в этот кошмар?

Будто кнопку нажали у него в голове — и Сим увидал новую картинку. Металлические зёрна, выброшенные в космос из далёкого зелёного мира, испускающие длинные хвосты пламени, рушащиеся на эту мрачную планету. Из их искорёженных оболочек выбираются мужчины и женщины.

Когда это было? О, очень давно. Десять тысяч дней назад. Жертвы крушения спрятались от солнца в пещерах. Огонь, лёд и потопы смели прочь обломки металлических зёрен. Планета терзала и мяла людей, как железо на наковальне. Солнечное излучение пропитывало их. Пульс ускорялся — двести, пятьсот, тысячу ударов в минуту. Шкура становилась толще, менялась кровь. Старость мчалась бегом. В пещерах рождались дети — быстрее, быстрее, быстрее. Как и всё живое в этом мире, мужчины и женщины из зёрен жили и умирали за неделю, оставляя себе на смену потомство.

Вот она, жизнь, подумал Сим. Это были не слова — слов он не знал, одни только образы, чьи-то старые воспоминания, телепатия, проникавшая сквозь плоть, камень и металл. Да, где-то в цепи поколений люди научились телепатии, научились хранить память вида — единственная отрада, единственная надежда в пучине ужаса. Значит, думал Сим, я пятитысячный в череде таких же обречённых, мимолётных поколений? Что же мне сделать, чтобы не умереть через восемь дней? Есть хоть какой-нибудь выход?