Огонь и лёд - страница 3

Ещё одна картинка возникла внутри, и глаза его широко распахнулись от удивления.

За их каменистым ущельем, на невысокой горе покоилось идеальное, неповреждённое металлическое зёрнышко. Железный корабль, не тронутый ни обвалами, ни ржавчиной. Покинутый, но целый, рабочий. Единственный из всех, обрушившихся некогда на эту планету, — живой. Но, увы, он так далеко! И в нём не осталось никого, кто мог бы помочь. Но этот корабль на дальней горе — вот судьба, ради которой стоит расти и взрослеть. Единственная надежда на спасение.

Мысль его сделала виток.

В этой самой горе, где он появился на свет, в уединённой подземной келье работала горстка учёных. К ним он и пойдёт — когда вырастет и наберётся мудрости. Они тоже мечтают о спасении, о долгой жизни, о зелёных долинах и мягкой погоде. Они тоже жадным взором пожирают далёкий корабль на каменном ложе, такой совершенный, что ни ржа, ни время не дерзают коснуться его.

Камень протяжно застонал.

Отец поднял вверх выветренное, безжизненное лицо.

— Рассвет идёт, — сказал он.

Утро расслабило могучие гранитные мышцы утёса. Настало время лавин.

Туннели наполнились шлёпаньем босых ног. Взрослые и дети с голодными глазами мчались навстречу заре. Откуда-то издалека Сим услыхал рёв горы, вопль, затем тишину. Обвалы сходили в долину. Дождавшиеся своего часа камни неохотно снимались с насиженных мест, начинали свой путь в одиночку, а заканчивали на дне долины тучей шрапнели и раскалённых трением, запыхавшихся от долгого бега обломков.

Каждое утро хотя бы одного из племени накрывало лавиной.

Жители пещер бросали вызов обвалам — они добавляли ещё одну пряность в их жизнь, и без того слишком короткую, слишком прямолинейную, слишком опасную.

Сим почувствовал, как отец схватил его и бесцеремонно потащил вперёд — тысячу ярдов по коридору навстречу свету юного дня. В отцовых глазах полыхало безумие. Сим не мог шевельнуться, всем собой ощущая, что должно произойти. За отцом поспешала мать, неся маленькую сестричку, Ночь.

— Погоди! Осторожней! — кричала она в спину мужу.

Тот припал к земле, вслушиваясь.

Высоко вверху встрепенулась и задрожала гора.

— Вперёд! — взревел отец и прыгнул.

И лавина рухнула на них!

Сим запомнил рушащиеся стены, облака пыли, смятение — всё произошло слишком быстро. Где-то кричала мать. Тряска, потом рывок.

Последним отчаянным броском отец вырвался с ним на руках в занимающийся день. Позади грохотала лавина. Устье пещеры, куда отпрянули с пути обвала мать и Ночь, завалило щебнем и парой валунов фунтов по сто каждый.

Гром камней сменился шёпотом песка. Симов отец расхохотался.

— Мы сделали это! Во имя богов! Мы снова живы!

Презрительным взглядом он окинул утёс и сплюнул.

Мать с Ночью выкопались из щебёнки.

— Глупец! — набросилась мать на отца. — Ты мог погубить Сима!

— И всё ещё могу! — рявкнул в ответ тот.

Сим их не слушал. Он зачарованно глядел на остатки лавины перед устьем другого тоннеля. Из-под кучи камней текла кровь, впитываясь в рыхлую землю. Больше смотреть было не на что. На этот раз кто-то проиграл.

Ночь побежала вперёд на проворных, мягких ножках, голенькая и очень серьёзная.

Воздух в долине был словно сладкое вино, пропущенное через сито гор. Небо — беспокойная ясная синь. Не бледная, выгоревшая дневная лазурь, не набрякший, припухлый чёрно-пурпурный синяк ночи, засыпанный чахлым мерцанием звёзд.

Долина — приливная заводь дня и ночи. Волны яростного жара и стужи били сюда, наступая и удаляясь. Сейчас земля нежилась в покое и прохладе, и жизнь её переливалась через край.

Смех! Да, Сим услышал его, вдалеке. Почему? Как такое возможно? Кто дерзает смеяться в этом страшном мире? Быть может, пройдёт время, и Сим сумеет понять даже это.

Внезапно долина вспыхнула бешеными красками. Растения, согретые поспешной зарёй, ринулись на волю из самых неожиданных мест. Цветы распускались в мгновение ока. Светло-зелёные побеги запестрели на омытых ливнями скалах. Ещё секунда — и спелые шарики ягод закачались на концах травяных лезвий. Отец передал Сима матери и принялся сгребать их неверный, мимолётный урожай — алый, синий, жёлтый — в висевший у него на поясе мешочек из чьей-то мохнатой шкуры. Мать рвала влажную свежую траву и совала её Симу в рот.