Охота на дьявола - страница 14
Не хватало времени, не хватало пищи. За один лишь месяц Исса потерял двух братьев — Османа, того, вместе с кем воровал уголь, и Израила. Оба они ослабли от голода и тяжело заболели. И в тот же месяц Мария, русская жена отца Иссы, потеряла свою дочь, к которой Исса относился как к родной сестре. То же происходило в остальных семьях.
В разговорах мужчины никогда не обвиняли русских. Не винили они и большевиков, революцию, которую поддержали в 1917 году, потому что большевики обещали вернуть их земли, захваченные царским правительством и казаками. Во всем обвиняли одного лишь Сталина.
Мужчины питались отдельно, им прислуживали молодые парни, которые считали это за честь; прислуживать плохо считалось позором. Исса усвоил этот урок с первого раза. Однажды, ожидая очередного распоряжения от отца либо просьбы от гостя наполнить опустевшую чашу, он оперся о стену, у которой стоял. И тут же услышал, как отец просит мать принести подушку. Исса решил, что кому-то из престарелых гостей неудобно сидеть.
Когда мать вернулась с подушкой, отец велел отдать ее Иссе:
— С подушкой ему будет удобнее опираться о стену.
Исса от стыда чуть с ума не сошел.
За обедом мужчины говорили о Сталине — и всегда с ненавистью. А женщины пели о нем, когда работали на полях. Разумеется, никто из русских не понимал их языка и уж конечно никто из ингушей никогда не донес бы на них.
Исса ходил в школу за четыре километра от дома и, проходя мимо полей, слышал, как поют женщины:
Слова этой песни Иссе вспомнились в 1961 году, когда тело Сталина извлекли из мавзолея на Красной площади, где он лежал рядом с Лениным. Как видно, сбылись проклятия ингушских женщин.
Исса пошел в школу в 1950 году, когда ему было восемь лет. Он оказался великолепным чтецом, и этой его способности было найдено должное применение. Каждый клочок газеты, попадавший в те Богом забытые степи Казахстана, немедленно вручался Иссе вместе с приказом читать все до последней строчки — нет ли в газете упоминания о том, что ингушам можно возвращаться домой. Однако в газетах об этом не было ни слова.
Похоже было, что отец Иссы так и не понял, как далеки места, где они живут в Казахстане, от родной Ингушетии.
Исса спрашивал отца:
— Если они нас отпустят, как мы доберемся домой?
— Если они скажут, что нам можно возвращаться домой, я помоюсь, переоденусь в чистое и отправлюсь домой пешком, — отвечал отец.
— Неужели ты не понимаешь, отец, что можно целую жизнь идти пешком до нашего дома и так туда и не прийти?
— Даже если бы я знал, что умру в дороге, но зато меня похоронят на родине, я бы потратил остаток своей жизни, идя пешком.
Теперь Исса не только прислушивался к разговорам старших о жизни и людях, о Сталине и России, но еще и читал книги, содержание которых так же разительно отличалось от их жизни, как черные кляксы от белоснежной бумаги. У Иссы оказались математические способности, и, прежде чем кто-либо из учеников успевал хотя бы открыть рот, он уже называл правильный ответ, хотя учитель вечно просил его не делать этого. Но лишь литература и история давали Иссе то, чего он жаждал более всего: хотя бы в намеке представление о той стране, где он родился и которой не помнил. Дело в том, что для русских писателей девятнадцатого века Кавказ был чем-то вроде американского Дикого Запада, населенного дикарями, которых предстояло покорить, но чье мужество тем не менее было достойно уважения. Встречая в поэме Лермонтова или в рассказе Толстого название каких-либо мест на Кавказе, Исса немедленно бежал к отцу и спрашивал, далеко ли это от тех мест, откуда их вывезли.
И все же самым настоящим открытием для Иссы стал рассказ о судьбе Шамиля, который в середине прошлого века двадцать лет сражался против царской армии. Среди людей Шамиля были свои герои, о которых писали в книгах, бородатые горцы, не желавшие прятаться, бежать и сдаваться, — они сражались еще яростнее, когда становилось ясно, что им не суждено победить.