Охота за древом - страница 4
Невероятна Барселона,
ее красоты не забыть.
Жизнь, как цветок, растет из лона,
и тянет быть, а не не быть.
От моря тянется Ла Рамбла —
такой здесь на сердце уют!
Вы не поверите, но там для
народа птичек продают.
И их не гонят и не губят —
ни тварь летучую, ни вас.
Там люди спеть и выпить любят
под каталанский перепляс.
Там даже мусор не отвратный —
его Шанелью душат, что ль?
Но резко хочется обратно:
пожить – о да! А жить – уволь.
И эта дурь необъяснима —
всем Каталунья хороша…
А что же жизнь? – Проплыла мимо,
и плоть живучей, чем душа.
(1993)
Из книги «Homo tardus»
(«Поздний человек»)
«Поэту нищенство – венок…»
Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама
Поэту нищенство – венок,
его словарь – сума да милость,
ему не так постыла стылость
земли под плоскостопьем ног.
И прободенный язвой бок,
и плоть, что над трубой дымилась —
все облачится в слог, как в милоть21,
но речь простую слышит Бог.
Остались: астма, чернь дорог,
червь в сердце, смерчи пересылок,
барак, утрата веры в рок,
ночь, пламя, босховские рыла,
расплевка с музой, бред, могила —
чтоб столь кристален был итог.
(1983)
«Я не пошел в Севилье на корриду…»
Сереже Старостину
Я не пошел в Севилье на корриду,
хоть мясо ем (и выпить не дурак;
был бит и сам не сторонился драк —
с годами, впрочем, забывал обиду).
Тореро, стой! не упускай из виду:
бык не партнер по зрелищу, а враг.
Смешно от смерти пятиться как рак
(а верить в рай – как сплавать в Атлантиду).
Но резать скот – не наше ремесло.
Да что нам надо? Нам немного надо:
успеть прожить, удерживая зверя.
А если что-то делаем назло,
прости, отец, покинутое чадо —
так трудно помнить о тебе, не веря.
(1998)
Из цикла «Филология»
Стихи о русской поэзии ушедшего века
Поэтов русских высота,
полет – стены отвесней,
и тень погнутого креста
над лебединой песней.
(из юношеских стихов)
Аське
Стихи – бесстыдное занятье
людей, стыдливых до забав,
кому невместно скинуть платье
при всех, хоть в койке у шалав.
Ах, что судьба! Судьба – индейка,
рифмовок кармовая клеть.
А вот свобода-иудейка
в том, чтоб и стыд преодолеть.
Не со стыда ли брили пейсы
и оба Оси, и Борис?
(Ведь только с геном эритрейца
легко ходить на снежность риз.)
Чего уж говорить о дамах!
В слезах проходят, обе две:
ну как задрать подол до самых…,
как век стоять на голове?
Как доносить стихотворенье
под сердцем, черным от растрав?
Одной – петля, другой – старенье.
О, Боже правый, ты не прав.
Да, об эпохе, жизни, лямке
что говорить? Ну, не свезло.
А что никто не вышел в дамки,
так это было западло.
Вон: агнцем по волчарне рыща,
звеньев опущенных кузнец,
поэтов царь, надменный нищий —
ведь доигрался, наконец.
Другой, запрятавшись беспечно
в природу, в переводы, в тень,
решил: мне жизнь – сестра навечно.
Что он скопил про черный день?
(Лишь самый младший был везучий —
бежал он, ободрав бока.
Но горше нет его созвучий,
и невский лед его строка.)
А в след колес, из-под турусов
влетев, поспел ли, как в кино,
с тураевской шпаргалкой Брюсов
сыграть в кровавом казино?
И сквозь слезу не зрит ли око:
сокрытой камерой заснят,
над неподвижным ликом Блока
болотный венчик бесенят?
А председатель угорелый,
дерзнувший оструктурить бред?
А симулянт безумья белый?
От всех остался красный след.
А долговязый возмутитель?
Все до плеча, всё по плечу:
я – новой жизни возвеститель!
я рифмы бритвою точу!
А визави его кудрявый,
любимец муз, хлыстов и баб,
и наше всё догнавший славой?
Как все, он оказался слаб.
Вот если б из-под пули выжил
последний рыцарь, дивный враль,
когда б потомком не унижен
да пожил – вот кого бы в рай!
Но формула неотменима:
направо – потеряешь честь,
налево – ум, а прямо – мимо
судьбы, к стихам, что ни прочесть,
ни переврать не будет шанса
у интернетова писца
(и нобелевского венца
в дурном изводе иностранца
не схлопотать, а до конца
рядиться в тельник голодранца).
Поэтому легко поэту —
шпарь, не заботясь о судьбе!
у ней засолены ответы.
Но надо стыд убить в себе.
Мы алчем ласки муз? Не верьте:
мы озабочены лишь тем,
чтоб снять табу еще до смерти
с запретных рифм, с заветных тем.
(2002, Бердянск)
В файл «Альбом.doc»
«Я десять лет не понимая…»
Я десять лет не понимая
тлел не горел
я был слепой а ты немая
и вот прозрел
я думал он с годами высох