Охота за головами на Соломоновых островах - страница 31

«Божий ковчег» — шхуна, принадлежащая миссионерскому обществу, — совершает рейсы между островами южных морей, поддерживая деятельность религиозных миссий. На этой шхуне наиболее отличившиеся новообращенные туземцы посылаются на юг, где из них готовят священников. «Божий ковчег» появляется один раз в год и сегодня, в силу рокового стечения обстоятельств, должен был посетить и эту всполошившуюся деревню. Ничто на свете не могло так взволновать туземцев, как ожидание этого посещения. Впоследствии нам никогда не удавалось видеть туземную деревню в состоянии столь крайнего возбуждения.

Нам стало ясно, что до отплытия шхуны нет ни малейшего шанса не только достать натурщика, но даже поговорить с кем-либо.

Мысль заполучить модель из числа учениц миссионерской школы улыбалась нам гораздо меньше, чем рисовать Деревенских новообращенных, но, потерпев в деревне неудачу, мы решили посетить французскую католическую миссию. Наш план оказался нереальным, поскольку мы его задумали, пренебрегая островным распорядком дня, обязательным даже для гостей; именно в этом была вся загвоздка.

Все обитатели острова независимо от цвета кожи отдыхают два часа после полудня. Здесь все ложатся на это время в кровать, а если новичок пренебрежет обычаем, то он будет одинок на безлюдном острове. С нашей стороны было невежливо и бесполезно отправляться в миссию в момент полуденного отдыха. Надо знать, что после двухчасового сна полагается пить чай, что отнимает еще один драгоценный для художника час дневного света. Никто не обязан пить этот кипящий горький напиток, но вы ни от кого ничего не добьетесь, покуда он не «освежится».

По каким-то соображениям наша хозяйка решила, что мы встретим гораздо более радушный прием, если она и ее супруг представят нас миссионерам. Мысль о необходимости быть представленными в этой стране, крайне пестрой в отношении светских формальностей, очень нас удивила, но мы были готовы изучать местные особенности. Для начала нам предложили подождать.

Истинным тираном плантаторского дома в Руавату был ребенок, уходу за которым наша хозяйка отдавала все время. На посещение миссии у нее оставалось в течение дня не более получаса.

Хозяин не мог отправиться с нами, так как даже в обычное время не полагается оставлять женщину в одиночестве на плантации. В полном отчаянии мы изъявили готовность нести ребенка на руках, завернув его в противомоскитную сетку, если только хозяйка согласится взять ребенка с собой. Оказалось, что у ребенка сыпь, обычная в этих климатических условиях, и она усиливается от завертывания в пеленки.

Этот чудный младенец жил как в инкубаторе. Его вынимали из окруженной сетками колыбели только для купания, и эта церемония совершалась в специально выстроенном для него домике с двойными стенками. Между внутренней и наружной стеной был зазор в два фута. Крыша была двойная, и весь домик, как, впрочем, и основной плантаторский дом, был построен на сваях, обитых железом, чтобы не могли проникнуть муравьи. Помещение детского домика ежедневно так опрыскивали инсектицидом, что песчаным мухам и москитам было неповадно даже нюхать наружную стенку. Вход в домик шел через двойные двери, и в тамбуре требовалось осмотреть свою одежду, чтобы не занести какое-нибудь насекомое.

В плантаторском доме было трое слуг, коим не разрешалось входить в детский домик или касаться вещей ребенка, так как их прикосновение может вызвать заболевание дизентерией, глистами и всем прочим. Единственный раз побывав в этом святилище, я рисовала ребенка, заглядывая сквозь сетку. Благодаря этим предосторожностям ребенок рос веселым и здоровым, и, если не считать сыпи, он походил на любого младенца, живущего в более умеренном климате.

Так или иначе, но проблема нанесения визита на Соломоновых островах была решена, и притом вовремя, иначе у меня самой появилась бы сыпь от разрыва лопающихся от нетерпения кровеносных сосудов. Все обитатели плантаторского дома и кое-кто из рабочих отправились совместно наносить миссионерам визит.

После полуденного отдыха в субботу к дверям дома подъехала коляска. Это был древний рессорный экипаж, запряженный еще более древней лошадью. Поступь этого коня крайне напоминала движения лунатика, и двигаться он мог, лишь когда один из слуг вел его под уздцы, а другой шел на почтительном расстоянии, держа в руках вожжи. Позади шествовало еще пятеро слуг. Голова лошади была закрыта ветками с густой листвой, а под листвой виднелась морда с ужасающей язвой диаметром в три дюйма. Мы с любопытством смотрели на язву. Так вот она какая, эта накожная язва, от которой страдают не только животные, но и люди всех цветов кожи! На язве сидели большие зеленые мухи, и целый рой мух жужжал среди листьев над головой лошади.