Охотничий азарт вместо богословия - страница 11

Впрочем, чтобы избежать недоумений, подобных тем, что возникли у священника Петра, приведу итоговую мысль, которой Станилое резюмирует святоотеческое богословие: “Человеческая природа Иисуса несет в себе и то состояние, которое предшествовало падению, и то, которое воспоследовало после падения, однако Его человеческая природа не была полностью идентична ни с одним, ни с другим”41. Те греховные страсти, которые глубоко вкоренились в нас после падения, чужды природе Спасителя; но та безгреховная, “наказательная” (“епитимийная”) поврежденность, что оказалась свойственна падшему человечеству, была во Христе. От непадшего Адама Спаситель отличается тем, что устает и страждет, голодает и плачет. От нас Он отличается тем, что греховные страсти блуда, гордыни и т. п. не прикасаются к Нему.

Второе же, не менее важное отличие человеческой природы Христа от той, что свойственна нам, состоит в том, что адамова “мутация” навязывается нам необходимо, а во Христе приятие Им последствий грехопадения было вольным. Именно это и подчеркивается догматом о Его Непорочном Рождестве. Все остальные люди самим актом рождения в падшем мире становятся причастны к его тленности. Смертность навязывается нам уже в нашем рождении. Христос же прикоснулся к тлению и тленности не по непреодолимой инерции “первородного греха”, а по Своей воле. И это никак не новомодное “богословское мнение”. Еще Тертуллиан писал, что “Христос имел подобие плоти греха, а вовсе не то, что Он принял подобие плоти, словно призрак тела, но не действительное тело. Под подобием же плоти греховной он предлагает разуметь не то, что сама плоть Христа греховна, но что она была тождественна плоти греховной по происхождению своему, а не по греху Адамову. На этом основании мы утверждаем, что во Христе была та плоть, природа которой в человеке греховна, и грех в ней был упразднен так, что во Христе безгрешным было то, что в человеке не безгрешно. Ибо если Христос, упраздняя грех плоти, пожелал бы упразднить его не в той плоти, которая была греховна по природе, это не отвечало бы ни намерению Его, ни славе. Ибо что великого — устранить родимое пятно во плоти лучшей и другой, то есть не греховной природы?” (Тертуллиан О плоти Христа, 16). Позже святитель Кирилл Александрийский пояснял, что Спаситель “соделал Своей сию плоть, что была подвержена тлению”42. Преподобный Максим Исповедник писал: “Он не воспринял моего греха и не стал им, но ради меня Он стал грехом, то есть стал тлением естества, возникшим через изменение моего произволения, взяв Его на себя. Ради нас Он стал по природе страстным человеком… В Христе склонность Его личного произволения ко благу лишила все естество человеческое общего позора тления, когда во время Воскресения естество преобразилось через непреложность произволения в нетление <…> Господь же, взяв на Себя… осуждение за мой добровольный грех, я имею в виду — взяв страстность, тленность и смертность человеческого естества, стал ради меня грехом по страстности, тленности и смертности, добровольно облачившиясь в мое осуждение по природе, хотя Сам был неосужденным по произволению”43.

Сравните слова преподобного Максима с тем моим текстом, который о. Петр считает еретическим, и вы опять увидите, что не только со мною “РВ” ведет полемику, но и со святыми…

Кроме того, обвинения о. Петра бьют — помимо его ведения и его воли — и по синодально утвержденному вероисповеданию нашей Церкви. Синодом Московской Патриархии в 1935 г. был принят Указ, отвергающий софиологическое учение прот. Сергия Булгакова. И в этом Указе говорилось: “Борьба против воли Божией в безгрешном человечестве Христовом быть не могла: был лишь непрестанный вольный подвиг преодоления естественной немощи во имя служения, принятого на Себя”44. “Непрестанный вольный подвиг преодоления естественной немощи” — это практически те же слова, что употреблены мною…

Понимаю, что полемическая нужда заставит объявить это постановление “сергианским”, а митр. Сергия — ересиархом… Но вновь попрошу быть поосмотрительнее в выводах. Дело в том, что и в Зарубежной Церкви также полагают, что Христос принял в себе те естественные немощи, которых не было в Богозданном естестве Адама и в Себе Самом исцелил нашу болезнь. “Христос, понеся на Себе осуждение смерти, испытал ее, и подвергнутую тлению природу, содетельною силою Божества, неразлучно пребывающего с нею, перелагает, перестихийствует в неизменную: восстанавливается человек”45. Итак, человеческое естество, воспринятое Спасителем, претерпевает собственное изменение в течение Его земной жизни; оно само исцелеяется и преображается: “В Началовожде нашего спасения смертию разъединено соединенное, и снова сведено во едино разделенное, чтобы по очищении естества разложением бывшего в соединении — разумею душу и тело — возвращение разделенного в один опять состав соделалось чистым от чуждой примеси”46. Значит, все же была “чуждая примесь”, и лишь “по очищении естества” в Смерти и Воскресении она исчезла из человеческого естества, воспринятого Христом… И в самом деле — “Но какое было бы поправление нашему естеству, если бы когда болезнует земное живое существо, Божественное посещение приняло какое-либо существо другое, небесное? Ибо невозможно исцелеть больному, если не принял уврачевания собственно страждущего члена. Посему, если бы больное было на земле, Божественная же сила не коснулась больного, имея в виду приличное для себя, то бесполезен был бы для человека труд Божественной силы над тем, что не имеет ничего общего с ним”47.