Охотник Зеро - страница 23

стр.

. Я под вражеским огнем. Лишь отдаленные отблески колеса обозрения, словно далекое зарево пожара, проникают в погрузившуюся в темень квартиру. Мой партнер по танцу прижимает меня, а я охвачена паникой, я задыхаюсь. Поцелуй неминуем. Через плечо кавалера я пытаюсь отыскать в темноте Цурукаву, где, чудится мне, переливаются золотистые пуговицы черной униформы камикадзе. Нет, ничего не вижу. Внезапная догадка очередью пронзает мой мозг: это он отрубил в комнате свет, чтобы незаметнее подкрасться ко мне. В этот раз мне не удастся увернуться от его смертельного штурма. Всё, мне конец. Сердце бешено бьется в груди. Мне хочется заорать, но горло пересохло донельзя, в глазах полный туман, только уши, словно радар, жадно ловят малейший звук. Я уже не танцую, а лишь переминаюсь с ноги на ногу. Мой кавалер обнимает бревно. Под моими ногами трясется пол, который не выдерживает рева истребителя. Охотник Зеро испускает пронзительный клич, который разрывными пулями прошивает мой мозг. Но нет, это гремит пол под ногами танцующих, я схожу с ума. С какой стороны выскочит он? Мурашки побежали по моим руками, ногам, по всему телу. Пока я не впала в полный паралич, мне надо бежать в ванную, чтобы заткнуть уши спасительной ватой. Я продираюсь через гущу покачивающихся тел. Судорожно ищу свою сумку в куче сброшенных на диван пальто и курток. Теперь я совершенно отчетливо слышу: самолет подлетает все ближе и ближе. Голос певца с пластинки перебивает гул его мотора, словно истребитель — не предвестник смерти, а беззаботная птичка, кружащаяся в голубом небе. Наконец нахожу свою сумку, но ванная занята. Стою в коридоре и выворачиваю содержимое сумки на призеркальный столик. Вот она, нежно-кремовая коробочка. Руки дрожат. Открываю. Коробочка пуста. Я забыла пополнить ее. Крупнокалиберный пулемет выпускает длинную очередь. Мои ноги подкашиваются от фонтанчиков боли, глухо взрывающихся в костях. Я с трудом нахожу силы устоять на ногах и возвращаюсь в комнату, где в темноте продолжают плыть силуэты танцующих пар. Бомбы со свистом падают вокруг меня в людском море, поднимая стену из толщи воды, которая с грохотом падает вниз и разлетается тысячей брызг, ослепляющих таранящего меня камикадзе. У меня перед глазами поднимается туманная завеса, которая растекается по комнате глухим дребезжанием. Голос певца то тонет в ней, то всплывает на поверхность. Танцующие парочки покачиваются на палубе. Воздуха отчаянно не хватает. Пошатываясь, я выхожу на балкон. Ох, какая ошибка. Именно отсюда он влетит, открывая свое чрево, наполненное смертоносным грузом. Пронзительный свист нарастает, становится невыносимым. Он несется на меня. Музыки больше не слышно. Один сплошной рев. Рычание вражеских винтов. Они проходят сквозь меня, рассекают мое тело, сдавшееся на милость победителю. Гримаса боли на моем лице, я чувствую это. А он тоже гримасничает у меня на глазах, застывших двумя темными точками. Теперь все раскусят меня. Увидят, с каким чудовищем они танцуют. Я бьюсь из последних сил. Цепляюсь, словно клещами, в чугунную решетку балкона. Нет, я не упаду, я не сдамся. И никто не услышит моих воплей о спасении. Откуда-то издалека доносится голос, ах, да, это мой ухажер на час: «Ты идешь танцевать, Лаура?» Я делаю глубокий выдох. Поворачиваюсь. Теперь он видит мое лицо. «Колесо обозрения… — начинает он и запинается. — Ты вся раскраснелась», — бормочет он, пятясь от меня. Я прикладываю свои руки к щекам, не для того, чтобы спрятать лицо, нет, я хочу заново ощутить прикосновение к своей коже, снова почувствовать свое тело. Я провожу рукой, вытирая пот со лба. Мои потрескавшиеся губы вновь наполняются живительной силой. Я выдержала бой. Можно передохнуть. Набраться сил для нового сражения. Сейчас выпью стаканчик сангрии и буду танцевать со всеми подряд всю ночь напролет. Я танцую и кричу от радости, и только громкая музыка заглушает мой победный клич. Скоро Цурукава сам будет плясать под мою дудку. Я раздавлю его.


Брюно появился у меня случайно, он зашел однажды к нам на один из наших традиционных ужинов на набережной Жеммап. Он заканчивал учебу в Консерватории по классу композиции. Я уж и не помню, кто именно из моих знакомых затащил его в нашу компанию, но с тех пор он стал часто появляться в нашей тусовке. Он был не более разговорчивым, чем я, но, бывало, он взрывался пламенной речью, когда сталкивался с косностью математического племени. К примеру, говорит он о каком-то Ноно. Никто из нас не знал, кто такой Ноно. Он тут же закипал. Мне нравилось смотреть, как он говорит. Он торопился, запинался, его язык скакал, опережая мысли, а уголки рта время от времени растягивались в гримасу ораторских мучений. Он морщился, будто слова, которые выпаливал он, царапали его уста, и мне хотелось провести по ним рукой, чтобы снять боль и облегчить его вербальные страдания. Когда он умолкал, черты его лица тут же разглаживались, и он снова с добродушным и внимательным видом смотрел на нас, особенно на меня, казалось мне, и внутри у меня начинала пениться тихая радость. После одного из таких ужинов, когда все разошлись, мы остались с ним наедине. Я убирала тарелки со стола и не могла справиться с охватившей меня дрожью. Сердечко стучало, готовое выскочить из трепещущей груди. Я сидела на диване и не могла, как ни пыталась, вымолвить ни слова. Сидела и выдавливала из себя глупую улыбку. Он тоже молчал. Затем его руки опустились мне на голову, прошлись по волосам и замерли на щеках. Все прожитые годы отдам ради этого мгновения. Вся моя жизнь без остатка уместилась в его ладонях. Когда он наклонился, чтобы поцеловать меня, я по привычке сжала губы. Но мои рыдания не остановили его. Он уже насквозь видел меня. И остановился лишь под утро, когда я была вся переполнена слезами, потом, кровью и счастьем. На рассвете он ушел, так и не произнеся ни слова. А я не двинулась с места, весь день пролежав без движения в ожидании моего Брюно. И он вернулся, он пришел тем же вечером.