Око Озириса - страница 21

До сих пор я ничего не знал об этой темной эпохе. Аменхотеп IV, этот замечательный еретик, был мне известен только по имени, хеттов я считал каким-то мифическим народом, неизвестно где обитавшим, а клинописные таблички представлялись мне чем-то вроде ископаемых сухарей, служивших пищей какому-нибудь доисторическому страусу.

Теперь все изменилось. Мы вплотную пододвинули наши скрипевшие стулья, и по мере того, как она шепотом (разговаривать вслух в читальном зале строго воспрещалось) передавала мне на ухо историю той беспокойной эпохи, разрозненные отрывки постепенно сливались в одну стройную захватывающую повесть.

За два с половиной часа мы извлекли все содержимое шести объемистых томов.

– На деле вы оказались еще лучше, чем на словах, – сказала она. – Мне бы понадобилось два дня действительно усидчивой работы, чтобы сделать все эти выписки, которые успели сделать вы с тех пор, как мы начали работать. Я не знаю, как вас благодарить.

– Не стоит. Я занимался с величайшим удовольствием, и самая работа была для меня полезной практикой. Что же мы возьмем дальше? Нам ведь понадобятся какие-нибудь книги на завтра, не правда ли?

– Да, я составила список. Если вы пройдете со мной к каталогу, я отыщу номера и попрошу вас выписать карточки.

Выбор новой серии авторитетных трудов занял у нас еще с четверть часа, а затем, вернув те тома, из которых мы выжали все нам нужное, мы направились к выходу.

– Куда же мы пойдем? – спросила она, когда мы вышли из ворот, около которых стоял внушительный полисмен.

– Мы пойдем, – сказал я, – на Мьюзеем-стрит, там есть молочная, в которой можно получить чашку великолепного чая.

С минуту она была в нерешительности, потом послушно пошла со мной, и вскоре мы сидели рядом за маленьким мраморным столиком, перебирая все, что мы прочли за сегодняшний день, и обсуждая за чашкой чая различные интересные вопросы.

– Давно вы занимаетесь такой работой? – спросил я, беря из ее рук вторую чашку чая.

– Как профессией, – ответила она, – всего два года, с тех пор, как наши денежные дела резко ухудшились. Но и много раньше я нередко ходила в музей с дядей Джоном, тем самым, который исчез так таинственно, и помогала ему разыскивать разные справки. Мы были с ним большими друзьями.

– Он, вероятно, был очень ученый человек? – заметил я.

– В известном отношении да. Для любителя-коллекционера он был очень образованный человек. Он знал египетские отделы всех музеев в мире и изучал их во всех подробностях. Но, главным образом, он интересовался вещами, а не событиями. Конечно, он знал очень много, чрезвычайно много по истории Египта, но все же прежде всего он был коллекционером.

– Что же станется с его коллекцией, если он действительно умер?

– Согласно завещанию, большая часть ее перейдет в Британский музей, остальное же он завещал своему поверенному, мистеру Джеллико.

– Мистеру Джеллико? Почему? Что станет делать мистер Джеллико с египетскими древностями?

– О, он тоже египтолог, и очень рьяный. У него прекрасная коллекция скарабеев и разных мелких вещей, которые удобно хранить в частном доме. По-моему, это увлечение всем египетским и сблизило его с моим дядей. Хотя, кажется, он, кроме того, и прекрасный юрист, и, во всяком случае, он очень осмотрительный и осторожный человек.

– Разве? Я бы этого не сказал, судя по завещанию вашего дяди.

– В данном случае мистер Джеллико не виноват. Он уверял нас, что упрашивал дядю разрешить ему заново написать завещание, составив более разумный текст. Но, по его словам, дядя Джон ни за что не соглашался. Он действительно был очень упрям. Мистер Джеллико слагает с себя всякую ответственность в этом деле. Он умывает руки и говорит, что это завещание составлено сумасшедшим. И это действительно так. Я просматривала его вчера или третьего дня и совершенно не понимаю, как мог здравомыслящий человек написать такой вздор.

– Значит, у вас есть копия? – живо спросил я, вспомнив напутственные слова Торндайка.

– Да. Вы хотели бы его видеть? Я знаю, отец мой говорил вам о нем. Его стоит прочитать, как любопытный образчик бессмыслицы.