Око Озириса - страница 22

– Мне очень хотелось бы показать его моему другу, доктору Торндайку, – сказал я. – Он говорил, что ему было бы очень интересно прочитать его и познакомиться со всеми его пунктами. Хорошо было бы дать ему завещание и узнать, что он скажет!

– Я бы ничего не имела против, – ответила она, – но вы знаете моего отца, знаете, вероятно, его ужас перед тем, что он называет «выклянчиванием даровых советов».

– Ему не следует быть таким щепетильным. Доктор Торндайк хочет видеть завещание, потому что это дело его интересует. Он ведь энтузиаст и просит об этом, как о личном одолжении.

– Это очень мило и деликатно с его стороны, и я объясню все моему отцу. Если он согласится показать копию доктору Торндайку, то я пришлю или принесу ее вам сегодня же вечером. Вы кончили?

Я с сожалением сказал, что кончил, и, оплатив скромный счет, мы вышли.

– Что за человек был ваш дядя? – сразу же спросил я, как только мы очутились на тихой улице. И тут же поспешно добавил: – Я надеюсь, что вы не примете мой вопрос за назойливое любопытство, но в моем представлении ваш дядя является чем-то вроде мистической абстракции, неизвестной величиной какой-то юридической проблемы.

– Мой дядя Джон был очень странным человеком, – задумчиво ответила она. – Очень упрямым, очень своенравным – тем, что люди называют «властным». Безусловно, у него были большие причуды и странности.

– Именно такое впечатление и получается от его завещания, – сказал я.

– Да, и не только от завещания. Возьмите, например, эту нелепую пенсию, которую он назначил моему отцу. Это было не только смешно, но и несправедливо. Они должны были разделить все состояние поровну, как хотел мой дед. И в то же время он вовсе не был скупым, только он всегда хотел действовать непременно по-своему, и потому часто поступал и несправедливо, и странно.

Мне вспоминается, – продолжала она после небольшой паузы, – один очень любопытный пример его странности и упрямства. Это – пустяк, но очень для него характерный. В его коллекции было одно очень красивое кольцо эпохи восемнадцатой династии. Говорили, что оно принадлежало царице Ти, матери нашего приятеля Аменхотепа Четвертого. Я сама этого не думаю, так как на кольце было изображение Ока Озириса, а Ти, как вам известно, была поклонницей Атона. Это было прелестное кольцо, и дядя Джон, питавший какую-то странную привязанность к мистическому оку Озириса, заказал одному очень умелому ювелиру две точные копии с него – одну для себя, а другую для меня. Естественно, что ювелир пожелал снять мерку с наших пальцев, но дядя Джон и слышать не хотел об этом. Кольца должны были быть точными копиями, а, стало быть, непременно таких же размеров, как и оригинал. Вы, конечно, представляете себе, что получилось. Мое кольцо оказалось слишком велико, и я не могла его носить, а кольцо дяди Джона было так узко, что хотя ему и удалось его надеть, но уже нельзя было его снять. Он мог его носить только благодаря тому, что левая его рука была значительно меньше правой.

– Значит, вы никогда не носили своего кольца?

– Никогда. Я хотела его переделать, но дядя энергично восстал. Поэтому я его убрала, и до сих пор оно лежит у меня в футляре.

– Необыкновенно упрямый старик! – заметил я.

– Да, и очень упорный. Он также доставил много огорчений моему отцу теми бесполезными перестройками в нашем доме, когда он водворил там свой музей. У нас особое чувство к этому дому. Наши предки жили в нем с тех пор, как он был выстроен, то есть в царствование королевы Анны, когда разбита была эта площадь ее имени. Это – милый старый дом. Хотите его посмотреть? Он тут, почти рядом.

Я с радостью согласился. Даже если бы это был угольный сарай или рыбная лавчонка, я все равно пошел бы туда с удовольствием для того лишь, чтобы продлить нашу прогулку. Но этот дом меня действительно интересовал, так как он имел отношение к таинственно исчезнувшему Джону Беллингэму.

Мы немедленно спустились по теневой западной стороне. На полпути моя спутница остановилась.

– Вот этот дом, – сказала она. – Он выглядит теперь мрачным и заброшенным. Но это был, наверное, самый восхитительный дом в те дни, когда мои предки из своих окон могли любоваться полями и лугами Хемпстэдских высот и Хайгэйта.